Юрий Либединский - Зарево

— Для наших великих поэтов Кавказ всегда был воплощением свободы, но я никогда не чувствовал этого так, как сейчас, — сказал он Асаду.

— Правда, Константин Матвеевич! — весело воскликнул Асад. — «Отсель сорвался раз обвал и с тяжким грохотом упал!..» — Нелепо и весело взмахнув руками, Асад побежал вниз по крутому каменистому склону, а за ним и обгоняя его покатились непрочно державшиеся камни — настоящий небольшой каменный обвал.

Внизу, возле ручья, среди громадных серых глыб, он, в форменном пальто и фуражке, в длинных, сильно обтрепанных брючках, казался таким неожиданным, словно его какая-то волшебная сила выхватила из городского пейзажа и перенесла сюда.

«Как с ним дальше быть?» — с тревогой думал Константин.

За время пребывания в горах Асад стал для Константина и проводником, и переводчиком, и посредником. Но все же он был еще мальчик — даровитый, многообещающий, но только еще формирующийся. Пребывание среди восставших веселореченцев могло опасно отразиться на судьбе Асада. Константин предполагал из Тифлиса во что бы то ни стало переправить Асада в Краснорецк, где тот учился в реальном училище, и заранее придумывал, как искуснее доказать его непричастность к событиям в Веселоречье.

Асад же знакомство с Константином и все путешествие в Веселоречье рассматривал как естественное начало новой, замечательной жизни. Он чувствовал себя прекрасно, беззаботно, весело и был уверен, что создан для такой жизни.

С виду мешковатый и неуклюжий, в очках на длинном носу, Асад, очевидно, обладал прирожденной ловкостью и бесстрашием горца, легко одолевал препятствия, был вынослив, весел, болтал по-веселореченски с Жамботом и Наурузом, по-русски с Константином. Он был счастлив, как может быть счастлив только пятнадцатилетний мальчик, испытавший такие замечательные приключения.

Асад вырос в Арабыни, у подножия этих гор. Летние месяцы не раз проводил в аулах; снеговые вершины всегда стояли перед его глазами недосягаемые и сияли, словно небесные светила. Теперь Асаду выпало счастье впервые попирать ногами те снега, которые, как ему казалось с детства, сливались с небесами. Сердце его билось с необыкновенной силой, кровь бежала особенно резво. И все кругом — серо-блестящие скалы, мимо которых они шли, и цветущие кусты, и цветы без листьев, и огромные яркие бабочки, и близкие, блещущие на солнце снега — все представлялось чудесным. Сердце его переполнялось любовью и преданностью к трем своим товарищам. За Константином он готов был следовать хоть на край света. И очень ему было обидно, что Константин явно озабочен тем, как бы от него скорее избавиться. Константин считал чем-то само собой разумеющимся, что с осени Асад возобновит занятия в реальном училище. Но Асад никак не мог представить себе, что после всего пережитого в это лето ему придется вернуться к обычной жизни. Свою парту, изрезанную несколькими поколениями учеников, одолеваемых скукой и от скуки запечатлевавших на парте инициалы своих возлюбленных, вспоминал он с особенным ужасом.

— Учиться, обязательно нужно вам учиться, Асад. Чем серьезнее вы будете учиться, тем больше принесете пользы и вашим землякам, и всему нашему делу.

— А вы? — жалобно возражал Асад. — Вы же сами говорили, что не кончили землемерного.

— Да, к сожалению, мне не дали окончить землемерное училище, но все-таки я добился своего и весь курс училища прошел сам, — с гордостью сказал Константин. — И, как видите, это мне немало помогает. Да что землемерное, я добьюсь своего, и если уж не поступлю в Технологический институт, то обязательно пройду сам всю программу. Только когда?! — вздохнул он.

Жамбот и Науруз внимательно прислушивались к их разговору. Оба они настолько знали русский, что приблизительно поняли, о чем идет речь.

— Твой старший, — переспросил вдруг Жамбот Асада по-веселореченски, — хочет, чтобы ты обучился какому-либо ремеслу? Так я понял?

— Ничего ты не понял, — сердито ответил Асад.

— Нет, я все понял. И я тебе вот что скажу: ты уже знаешь, что я обошел вокруг Черного моря. Но разве могли бы мои ноги столько пройти, если бы в руках у меня не было плотничьего топора, который меня кормил? Ты напрасно сердишься и хмуришься, ты слушай своего старшего — он тебе добра желает. И я тоже могу рассказать тебе одну быль, и ты тогда перестанешь спорить. Конечно, ты княжеский сын, но вот послушай, что произошло с одним грузинским царевичем.

— Если я княжеский сын, так ты, верно, и есть тот самый грузинский царевич, — сердито ответил Асад.