Владимир Санги - Последняя дань обычаю

Закун зябко поёжился и поднял капюшон.

Между дюнами стыло поблескивали озёра. Осока на их берегах звенела, будто жестяные пластинки. Охотники прошли несколько рядов дюн и вышли к мелким зарослям кедрового стланика. Между кустами виднелись следы оленей, но медвежьих не видно. Можно подумать, что медведи ушли с косы. Закун так и сказал:

— Медведи ушли в тайгу.

— Не может быть, — ответил Малун. — В тайге нет ягоды.

Уже давало знать о себе расстояние, пройденное по сыпучим пескам и кустарникам.

— Медведя бить легко. Он большой, — опять начал Закун. — Бьёт тот, кто ближе к нему и кому удобнее. Лучше бей ты, а я буду добивать. Это по нашим обычаям.

«А шкуру заберёшь ты „по нашим обычаям“, — разозлился Малун, но ничего не сказал.

Прошли ещё километра четыре и повернули к заливу. Малун отвлёкся. Его сейчас больше занимали мысли о начале учебного года. „Серёжа будет учиться! Очевидно, прошлогодний учитель двойками и упрёками отбил у Серёжи желание учиться. Я найду подход к Серёже и его отцу. Он будет учиться. Все будут учиться. Дурацкое слово „переросток“. Кто его выдумал? Сейчас нивхи поняли значение образования. Не то что во времена недавнего прошлого, когда родители забирали детей из школы, едва подходило время осенней охоты. Обгорелые сучки — единицы. Жизнь — это дерево. А дерево растёт вершиной. Старые сучья остаются под новыми, сгнивают и опадают. От этого дерево становится стройнее“.

Вдруг Закун крепко схватил руку Малуна: охотники шли по ещё тёплым отпечаткам больших лап.

Это было исключительное лето — лето без дождя. Такого давно не было на Сахалине. Медведи, голодные и злые, бродили близ селений. Непрерывающееся утробное урчание и сосущая боль в желудке заставляла их бродить целыми сутками.

…Медведица была старая. Огромная и сильная, она долго дралась с другими медведями, пока не стала хозяйкой большого урочища, богатого ягодой, муравейниками и дичью. Возвышенные места сплошь заросли длинноветвистой таёжной брусникой, низкие сырые берега реки поросли голубицей и малинником. А осенью в реку входит кета. По утрам медведица выходила на реку и на перекатах ловила рыбу. Она ловко подхватывала цепкими когтями больших и упругих рыбин и бросала на берег. А там её детёныши, маленькие и пушистые, прокусывали рыбам голову.

Поздно осенью медведица со своими детёнышами поднималась вверх по долине реки и ложилась в берлогу у подножия горы. Так было каждый год. Нынче же лето подходило к концу, а семейство медведицы ещё не накопило жиру, чтобы думать о берлоге. Медведица остервенело преследовала бурундуков, разоряла их гнёзда глубоко в земле и поедала все их запасы. Но рытьё бурундучьих нор утомительно и только ещё больше истощало медведицу. Иногда ей удавалось поймать обессилевшую от голода куропатку. Тогда медвежата дрались из-за каждого пёрышка.

Она оставляла детёнышей у суковатого дерева, а сама уходила на охоту. Однажды она вернулась с охоты и не нашла старшего медвежонка. Голод вынес его из кустов, и он обалдело понёсся куда глаза глядят — авось где-нибудь да наткнётся на пищу. Мать с другим медвежонком долго шла по следу глупого пестуна. Но на болоте потеряла его. Несколько ночей и дней она тонко и протяжно кричала, звала сына, но тот не объявлялся. Может быть, он нашёл пищу и сейчас быстро накапливает жир. А может… Беспокойство не покидало мать.

Уже листья, трепетно дрожа, срывались с ветвей и нехотя ложились на землю. Уже начались нудные осенние дожди, способные вызвать только досаду. А медведи всё рыскали в поисках пищи.

…Медведица долго не решалась идти через залив на косу. В давние времена она бывала там. И знала тамошние ягодные места. Но страшно идти туда — там люди. Когда медведица вспомнила людей, у неё заныла правая лопатка. Туда в позапрошлом году ударил человек чем-то горячим. Рана долго не заживала. Боль напоминает о встрече на косе, пугает её. Но она хорошо помнит тамошние ягодные места. Скоро время ложиться в берлогу на долгую зиму. Надо за оставшееся время накопить жиру. На косу! На косу! И медведица, тяжело опустив голову, будто собралась разбить невидимую преграду своим твёрдым лбом, решительно вышла на высокий берег залива.

— Нигде нет ягоды, а на косе её много. Почему так? — спросил Закун. — Ведь и здесь не было дождей.

— Это объяснить легко. Когда идёшь в густой туман, вся одежда промокает. Не так ли?

— Так, так, — поспешно ответил Закун.

— Растительность косы получает от морских туманов достаточно влаги, чтобы нормально расти.