Владимир Санги: Ложный гон

Еще несколько дней назад он не размышлял об этом. А теперь и старик сказал: «Совсем мало осталось. Совсем мало...» Во все века человек только брал от природы. И мало возвращал.

«Кем ты будеш-ш-шь?» — Откуда-то взялось странное существо. Глаза черные, маленькие, злобные. Усики редкие, черные. А клыки длинные, хищно загнутые, острые.

«Кем ты бу-деш-ш-шь?»

Существо отплывает, поворачивается боком. Показывается изящная головка, гибкая белая спинка, белый хвостик... Ласка. Злобная хищница... Она шипит еще некоторое время, потом уходит короткими прыжками... Пларгун засыпает.

Утром Пларгун неожиданно сказал:

— Я схожу в стойбище рода Такквонгун.

Старик, чистивший одностволку, медленно поднял голову:

— Зачем?

— Надо посмотреть, как они там живут. Ведь они почти не связаны с остальным миром. Живут, как медведи в берлоге, и никуда не выезжают.

— Хе, а зачем им выезжать? У них там есть все: и мясо, и рыба, и пушнина. А раз пушнина — есть ружья, одежда. Что еще надо человеку? А стариков кормит род. И не надо им мучиться о пенсии.

— Много, очень много надо человеку. Вы даже представить себе не можете, как много надо человеку!

Пларгун умолк, задумавшись о своем. Потом сказал:

— У них еще и дети есть. Как же им без школы?

— Гм-м-м, — протянул старик. — Значит, пойдешь родителей агитировать, чтобы они детей в интернат отпустили? Ух-ух-у-у, как давно я этого не видел. Давно, в те годы, когда мне было немногим больше, чем тебе, по поселкам ездили девушки-учительницы агитировать в школу. Однажды зимой поехал я в соседнее стойбище. Вышел на залив, смотрю: что-то чернеет впереди на снегу. Думал, нерпа. Даже гарпун приготовил. Подъехал — человек. Русская женщина. Сидит прямо на снегу, подогнув под себя полу тулупа.

— Чего ты здесь? — спрашиваю ее по-нивхски. Она что-то хочет сказать, а язык — как палка. И не шевельнется. Сильно озябла.

— Садись, — говорю. А сам рукой приглашаю. Она ни с места — до того продрогла. Поднял ее, посадил на нарту и поехал назад. Оказалось, в соседнем стойбище, чтобы отвязаться от нее, сказали, что недалеко через залив есть большое селение, где много детей. Темнота, что они знали тогда? Кто-то пустил слух, что детей забирают от родителей, чтобы где-то вдалеке обучить их военному делу, а потом послать на войну... А девушка та послушалась их и пошла через залив. Да разве в овчинном-то тулупе далеко ушагаешь? Бедняга, совсем из сил выбилась, села отдохнуть. Так бы и не встала, если бы я не ехал мимо...

Пларгун молча слушал, потом объяснил:

— Да я не агитировать. Просто поговорю с людьми. Они и сами понимают: без образования сегодня нельзя. Скоро и я поеду учиться в город. Вот здесь, в тайге, научился добывать зверей, а там научусь разводить этих зверей. Ведь соболя осталось мало. И меня научат разводить соболей...

Старик с недоверием посмотрел на него. Пларгун смутился.

— В общем, я поговорю с людьми.

— Но ведь скоро за нами вертолет прилетит! Ты можешь не успеть обернуться!

— Не надо меня ждать. Я вернусь на собаках с первым настом Кар-Лонга — месяца Грачей. Только вот о чем думаю: смогу ли я дойти до стойбища?

— Дойдешь, нгафкка. Местность не сложная. Пойдешь по тайге, все время видя по левую сторону хребет. И девушка была давненько. После нее уже десять раз переметало порошу, набило на ее следах снегу, обнажило их.

Пларгун надел лыжи.

— А Кенграя оставишь? — спросил старик, тоже надевая лыжи. Он решил проводить юношу до перевала.

— Нет, заберу. Я его потом впрягу в упряжку.

***

Всю дорогу до перевала оба молчали. Старик жалел, что охотничий сезон подходит к концу. Скоро за ними придет адова коробка с вертящейся головой на тонкой шее. Кто только умудрился выдумать ее? Самолет — это еще куда ни шло: у него хоть крылья есть. А этот на чем только держится в воздухе? И голова так вертится, так вертится, что тонкая шея когда-нибудь обязательно оборвется... Кто только выдумал ее?

Но вот старик подумал о приятном. Он вспомнил все подробности этой, возможно последней в его жизни, охоты. Вспомнил, как юноша впервые вошел в тайгу, и сколько было у него нелепых случаев. И как его угораздило спалить полог, когда варил медвежью желчь?.. А теперь юноша — не юноша, а муж!

Старик ругал сегодняшних людей за то, что они забыли старые обычаи. А сколько среди них нужных и прекрасных! Забыли их, забыли. Потом старик удовлетворенно улыбнулся, вспомнив, как он легко справился с медведем у берлоги. Чего тогда Нехан не стрелял? Если бы не собаки, с Пларгуном случилась бы беда. Ай-я-яй, как могло случиться, что Нехан растерялся... У него было два ружья... А здорово все-таки я одолел громадного медведя! Такое даже в старину не каждому удальцу удавалось...