Владимир Черноземцев - «Мартен»

…Но вот снова зазвенели топоры, застонал в горах сосновый бор.

Нелегко было людям обживать горный край. Глядя на вечные дожди, говорили: «Само небушко жалеет нас. Плачет с нами каждый день».

Говорили, а сами трудились. Засыпали плотину. Задымили домны. Улочки домов нитками протянулись по сопкам и горам.

В один из таких дней, светлых и ясных, увидали люди на Косотур-горе красавца-сохатого. Он стоял на высоком шихане, будто из камня, и глядел вниз, где бегали полуголые ребятишки.

Так вот. Часто стал появляться сохатый на шихане Косотур-горы. А работные любовались им. Даже в непогоду — когда хлестал дождь или снег шел — сохатый глядел на землю и леса. Тут когда-то лежала мертвая мать, да на свету луны поблескивало то, что сделало его сиротой, — клинок Уреньги.

Не сговариваясь, каждому заблудившемуся да еще охочему до шкур сохатых заводские говорили: «Этого сохатого не трожь! За смерть его можешь поплатиться головой».

«А пойди разберись, который этот или не этот. Лучше не связываться», — решали охотники между собой, зная силу кулаков и слов работных из Златоуста, а потому обходили Косотур стороной.

Не знал красавец-сохатый, что им любовался сын кузнеца Кириллы Уткина — Петьша. Тихо слезал маленький парнишка с печки и, прильнув к оконцу, смотрел на гору и ждал, когда опять придет сохатый. Было парнишке в ту пору десять годов — не больше.

«Вот вырасту большой, буду робить с тятей в кузне и откую клинок, а на нем вытравлю гору, как Косотур, и пруд кругом, а на горе сохатого, как есть такого же живого, с рогами, и чтобы каждая шерстинка на нем была видна», — думал Петьша про себя.

И ведь отковал! Лет двенадцать Петьше было, когда его отец в кузницу привел и начал приучать к ремеслу. А года через два сын подал отцу клинок, на котором целая картина красовалась. Все было на ней: и горы, и леса, и сохатый на шихане. А некоторое время спустя Петр Уткин стал отменным мастером на Урале. Большой был в Отечественную войну 1812 года спрос на клинки. Уткинские же клинки только генералам шли в награды.

Одним словом, хоть и не скоро в ту пору вести доходили, а все же молва по всему свету начала гулять про златоустовских мастеров. И сегодня в Оружейной палате в самой матушке Москве лежат на бархатных подушках клинки Уткина и Бушуева… Да что говорить, большие мастера трудились в добром златоустовском гнезде возле Косотур-горы. Недаром и поговорки про их умение рождались в народе, вроде такой: «На Косотуре отливали, а в Измаиле стены дрожали».

Пылали горновые печи в Златоусте, и над тайной булатной стали бились мастера, а с ними самый большой чародей — Аносов. Любили его работные люди и не раз говорили между собой: «Ране-то Павла Петровича, бывало, мимо господского дома пойдешь, аж руку ломило — шапку снять, а при Аносове — сама рука тянется к голове… Вот оно дело-то какое!»

В ту пору работали в Златоусте и немецкие мастера. Не верило горное начальство в умение наших мастеров. Выписывали немецких. На славе они были тогда, и наособицу золингеновские гремели. Большие деньги им платили. Только справедливости говоря, наши мастера этих золингеновских были куда выше и по силе клинков и по красоте отделки. Оттого и боялись немцы: поймет наше начальство и прогонит.

Пытались они вызнать у наших мастеров секрет чеканки, только и тут у них осечка вышла. Шуточками да прибауточками отговаривался тот же Уткин. Говорят, как-то раз оружейник из немецкой улочки шибко пристал к Уткину, он и сказал:

— Есть за Таганаем гора. В той горе пещера. В той пещере вход. Семь дней и семь ночей на брюхе ползи до новой пещеры. Во второй — посередке стоит большой сундук, обитый железом. Не подходи к нему, в нем змеи спят. Еще семь дней ползи. Опять в пещеру угадаешь. Там новый сундук с черепами увидишь, только серебром обитый, но ты ползи дальше. До седьмого сундука доползешь. Вот в нем на семи замках и закрыт мой секрет, как я клинки кую…

Когда же стал Петр первым мастером и первым помощником Аносова, то от немецких оружейников уже не присказульками отговаривался, а твердо говорил им:

— За тайну своего дела еще наши деды держались. Фабрика или кузница, где холодное оружие куется, — это тебе и наступление и оборона. К чему мы будем вам открываться или кому другому?

А тут еще новое дело приключилось. Стали немецкие мастера в русскую веру переходить. И все из-за заводских красавиц получалось. Принялись они к этим красавицам сватов подсылать, как заведено было в ту пору на Урале.