Вера Панова - Сестры

— Да я почем знаю, — сказала она. — Хочет — пускай едет, мне что.

Красные огоньки тревожно задрожали возле ее щек.

Елизавета Андреевна поднялась с достоинством.

— Ну хорошо, — сказала она, — в конце концов впереди еще целый учебный год. Мы еще об этом поговорим.

Актриса вышла проводить ее.

— Не знаю, что с ними делать, — говорила Елизавета Андреевна, идя через двор. — Району нужны рабочие руки, и они разбегаются. Ты должна на нее повлиять, как старшая сестра.

— Я помню, — сказала актриса, — как вы горячо меня поддерживали, когда я решила ехать в Москву.

— Ну да. Ты очень была способная. И потом в те годы экономика района…

— А Галя неспособная?

— Менее способная. У нее по математике тройки.

— Как узнать заранее, Елизавета Андреевна, кто на что способен. По математике тройки, а вдруг там что-то такое вызревает… А вообще девчатам в здешних местах приходилось трудно, не знаю, как сейчас.

Елизавета Андреевна озабоченно нахмурилась:

— Да и сейчас. Кто не хочет работать в колхозе, тем у нас плохо. Санатории на зиму сокращают штат. Пансионат то же самое. В магазинах, на почте — какие у нас учреждения? — все укомплектовано, люди держатся за свою работу руками и ногами… Ходят девчонки со средним образованием неприкаянные, злые. А мы их каждый год выпускаем еще, еще…

Их догоняла Галя. Они простились.

— Ты же в школу зайдешь, посмотришь, какие у нас перемены? Мы физкультурный зал оборудовали!

— Непременно зайду, Елизавета Андреевна.

Те, кто после войны заселил этот край, устроили кладбище для своих мертвых высоко на склоне, обращенном к западу. Солнце, сойдя с зенита, до вечера светило на пирамидки и кресты, торжественно вознесенные над поселениями живых.

Пирамидок и крестов было не много. Мало кто здесь умер за двадцать лет. Люди переселялись сюда в большинстве здоровые, нестарые, и климат их встретил благодатный.

Давно не было дождя, трава на горе сгорела, могильные холмики были изрезаны трещинами.

Актриса упала на землю, охватила холмик руками, прильнула к нему головой. Ей казалось, что у нее разорвется сердце, и в то же время ощутила облегчение, успокоение, будто эта могила долго ждала, пока она придет, и вот дождалась.

Она лежала, без слов прося у могилы прощения, а солнце, спускаясь к закату, палило ей щеку, а земля под ней была вся горячая.

Поцеловала эту землю, поднялась, стряхнула с себя пыль и былинки. Галя стояла поодаль, покусывая сорванный стебелек. Помолчали, потом актриса сказала:

— Надо будет покрасить пирамидку.

— От солнца облупилось, — сказала Галя. — Пройдут дожди, я опять покрашу.

— Жаль, что цветы нельзя посадить.

— Весной тюльпаны цветут, — сказала Галя, — по всей горе.

— Да! — сказала актриса. — Красные! Я помню!

Она медленно пошла по тропинке, Галя рядом.

— Он был добрей и чище всех людей на свете, — сказала актриса. — Очень он мучился?

— Да нет, не очень. Только выпьет когда.

— Зачем же ему давали!

— Мама не давала. Он потихоньку пил. У соседей трешку займет и пьет.

— За это нельзя судить сурово, — сказала актриса. — Это болезнь, от нее лечат, и не все вылечиваются.

— Очень плакал, как на операцию ложился.

— Боже мой!

— Ничего, говорит, я в жизни не сделал, ничего и никому.

— Ах, неправда! Он воевал, потерял ногу…

— Ничего, говорит, не дал, кроме ноги. Смеется, а у самого слезы текут.

— Боже мой! — повторила актриса и сама облилась слезами. Остановилась и плакала долго, сморкаясь.

Опять пошли. Покрасневшими глазами она смотрела на темно-синее море, такое большое с высоты, на горы, похожие цветом на львиную шкуру, на разбросанные внизу селения, виноградники, белые здания санаториев в темных садах.

— Как я виновата! Каждый год собиралась приехать повидаться прособиралась…

— А чего вам было приезжать, — сказала Галя, — ну приехали бы, ну напился бы он при вас, какая вам радость? Правильно сделали, что не приезжали.

— Что ты. Ну, пусть напился бы. Нет, я должна, обязана была приехать! И говори мне «ты», пожалуйста, слышишь?

— Хорошо, — сказала Галя, идя рядом, покусывая стебелек.

Какая она прямолинейная, подумала актриса.

Какая она — вдруг увидела актриса — красивая.

Галя была гораздо выше и крупнее старшей сестры: сильные плечи, длинные ноги. Тяжеловатыми чертами напоминала свою мать, но обольстителен, если всмотреться, был румянец сквозь темно-золотую кожу, и овал лица, правильный как яйцо, и стройная круглая шея, и длинные голые темно-золотые руки. Это был тот загар, который дается не курортной путевкой, а постоянной, без отлучек, жизнью под здешним солнцем; та сила, что не достигается гимнастикой, а получена от рождения. Черные ее глаза думали, дышали, поглощали.