Михаил Шолохов: Тихий Дон. Том 1

42 Мигулинской …… Федор Абакумов ……… ”

43 Луганской ……… Кузьма Горшков ……… ”

44 Гундоровской …… Иван Изварин ……… ”

45 Гундоровской …… Мирон Калиновцев …… ”

46 Михайловской …… Иван Фарафонов ……… ”

47 Котовской ……… Сергей Горбунов ……… ”

48 Нижне-Чирской … Петр Алаев ……… ”

49 Мигулинской …… Прокопий Орлов ……… ”

50 Луганской ……… Никита Шеин ……… ”

51 Ст.механик РПТК … Александр Ясенский …… ”

52 Ростов ……… Михаил Поляков ……… ”

53 Раздорской …… Дмитрий Рогачев ……… ”

54 Ростов ……… Роберт Фрашенбрудер … ”

55 Ростов ……… Иван Силендер ……… ”

56 Самарской г…… Константин Ефимов …… ”

57 Чернышевской …… Михаил Овчинников …… ”

58 Самарской г…… Иван Пикалов ……… ”

59 Иловлинской …… Михаил Корецков ……… ”

60 Кумшатской …… Иван Коротков ……… ”

61 Ростов ……… Петр Бирюков ……… ”

62 Раздорской н/м … Иван Кабаков ……… ”

63 Луковской ……… Тихон Молитвинов …… ”

64 Мигулинской …… Андрей Швецов ……… ”

65 Мигулинской …… Степан Аникин ……… ”

66 Кременской …… Кузьма Дычкин ……… ”

67 Баклановской …… Петр Кабанов ……… ”

68 Михайловской …… Сергей Селиванов …… ”

69 Ростов ……… Артем Иванченко ……… ”

70 Мигулинской …… Николай Коновалов …… ”

71 Михайловской …… Дмитрий Коновалов …… ”

72 Краснокутской … Петр Лысиков ……… ”

73 Мигулинской …… Василий Мирошников …… ”

74 Мигулинской …… Иван Волохов ……… ”

75 Мигулинской …… Яков Гордеев ……… ”

Трое из них не заявили о личности.

Секретарь, кончив переписывать список осужденных, поставил в конце постановления раскоряченное двоеточие, сунул перо в руку ближнему:

– Распишись!

Представитель хутора Ново-Земцева Коновалов, в парадном кителе серонемецкого сукна с красными лацканами на воротнике, виновато улыбаясь, слег над листом. Толстые, мозолистые, воронено-черные пальцы, не сгибаясь, держали ученическую обгрызенную ручку.

– Грамотный-то я не дюже… – говорил он, старательно выводя заглавное «К».

Следом за ним расписался Родин, так же неуверенно водя ручкой, потея и хмурясь от напряжения. Еще один, предварительно потряхивая ручкой, беря разбег, расписался и убрал высунутый во время писания язык. Попов размашисто, с росчерком начертал свою фамилию, встал, вытирая влажное лицо платком.

– Список приложить надо, – позевывая, сказал он.

– Каледин на том свете спасибо нам скажет, – молодо улыбнулся Сенин, наблюдая за тем, как секретарь прижимает к выбеленной стене увлажненный чернилами лист.

На шутку что-то никто не ответил. Молчком покинули хату.

– Господи Исусе… – выходя, вздохнул кто-то в темных сенцах.

В ночь эту, обрызганную молочным светом бледно-желтых звезд, в лавчушке, набитой людьми до отказа, почти не было сна. Короткие гасли разговоры. Духота и тревога душили людей.

С вечера попросился один из красногвардейцев на двор:

– Отвори, товарищ! До ветру хочу, по нужде надо сходить!..

Он стоял в выпущенной из шаровар бязевой исподней рубахе, вспатлаченный, босой, стоял и, прижимаясь почерневшим лицом к замочной скважине, повторял:

– Отвори же, товарищ!

– Бирюк тебе товарищ, – отозвался наконец кто-то из караульных.

– Отвори, товарищ! До ветру хочу, по нужде надо сходить!..

Караульный поставил винтовку, послушал, как в темноте посвистывают крыльями дикие утки, перелетавшие на ночную кормежку, и, раскурив цигарку, прижался губами к скважине:

– Мочись под себя, сердяга. За ночь шароваров не износишь, а на зорьке и в мокрых в царство небесное пустят…

– Все нам!.. – отчаянно сказал красногвардеец, отходя от двери.

Сидели плечо к плечу. В углу Подтелков, опорожнив карманы, нарвал груду денег, пришептывая, матерно ругаясь. Покончив с деньгами, разулся и, трогая плечо Кривошлыкова, лежавшего рядом, заговорил:

– Ясно – нас обманули. Обманули, в господа мать!.. Обидно, Михаиле!

Мальчонкой был, бывало, за Дон на охоту пойдешь с отцовой флинтой [ 59], идешь по лесу, а он – зеленым шатром… К музге пройдешь – утки сидят. Промажу, бывало, и так мне обидно, хучь криком кричи. И вот зараз обидно – промаху дал: вышли б с Ростова на трое суток раньше – значит, не припало б тут смерть примать. Кверху ногами бы поставили всю контру!

Мученически скаля зубы, улыбаясь в темноту, Кривошлыков говорил:

– Черт с ними, пускай убивают! И помирать пока не страшно… «Боюсь одного я, что в мире ином – Друг друга уж мы не узнаем…» Будем там с тобой, Федя, встречаться чужие один одному… Страшно!..