Александр Серафимович - Том 2. Произведения 1902–1906

Адвокат ссужает своего клиента – ведет процесс на свой счет, иногда даже выдает маленькое ежемесячное пособие, чтобы клиент не умер с голоду до окончания процесса и не испортил всего дела, а потом щедро вознаграждает себя за все траты с шейлоковскими процентами.

Вот пример из провинциальной практики. Иск в две тысячи шестьсот рублей. Адвокат ведет дело на свой счет и выдает за время процесса пособие клиенту на еду в сто рублей. Когда был выигран процесс, потерпевший получил от адвоката двести пятьдесят рублей, то есть всего с прежней сотней триста пятьдесят рублей, – остальное поступило адвокату.

Конечно, такие факты возможны только на почве непроходимой нищеты клиентуры, темноты и беспомощности.

Интересной иллюстрацией этой беспомощности является дело по удовлетворению семей рабочих рудника Успенского, близ Юзовки, погибших во время пожара на руднике. Рабочие были застрахованы владельцем рудника в обществе «Россия». Когда случилась катастрофа, страховое общество «Россия» попыталось было уклониться от уплаты, а потом смилостивилось и стало торговаться с Успенским, стараясь возможно больше сбить сумму платежа. Наконец порешили на двадцати трех тысячах рублей. Чтоб семьи погибших скорее шли на соглашение и не вздумали предъявлять к руднику требования вознаграждения, какое им следует в действительности и какое присудил бы суд, если бы был возбужден иск, – то поверенный владельца рудника употребил прямое давление, вплоть до удержания у себя паспортов. Конечно, истцы волей-неволей должны были идти на соглашение и благодаря Успенскому и его поверенному подарили страховому обществу «Россия» очень крупную сумму.

В адвокатской среде от времени до времени подымается вопрос о том, чтоб представители этой профессии руководились в своей деятельности не одной только формальной писаной правдой, но и неписаной.

В харьковском юридическом обществе был сделан интересный доклад: «Проблемы адвокатской морали». Признавая за адвокатурой общественное служение, докладчик указывал, что общество, карая своим осуждением адвоката, который взялся за ведение «закономерного», но безнравственного процесса, требует, чтобы адвокатура не была безразборчивой в выборе дел и в способах их ведения, чтобы адвокат не брался по собственной охоте за защиту безнравственных дел, не искажал фактов на суде, не называл невинным того, кого по совести таким назвать не может, не обманывая правосудия.

Конечно, не все уклонения от правды общечеловеческой приходится ставить на счет, так сказать, личности адвоката. Многое приходится относить на счет тех условий, в которых приходится работать адвокатам. Вспомните положение помощников присяжных поверенных, этих илотов адвокатской среды. Не удивительно, что, выбившись из плотского состояния, некоторые из них с голоду проявляют такие аппетиты, что приходится ограждать клиентуру десятью процентами.

Каждый раз, как я бываю на «На дне», я люблю смотреть на публику: спокойные, чисто выбритые лица, расчесанные усы и бороды, приличные, хорошие костюмы, белые крахмальные манишки, весь облик, говорящий, что люди не знают физической грязи, нечистоплотности, голода, что целая система, целая сложная и тонкая сплетающаяся сеть отделяет их от, так сказать, первичных, грубых лишений пищи, жилища, одежды.

Что бедняков много на свете, что они грязны, голодны, пьяны, в отрепьях, живут в осклизлых подвалах, – это все знают, это всем примелькалось, на это поминутно наталкиваешься в рассказах, в очерках, в повестях, это сделалось трюизмом, шаблоном, общим местом. Как бы жгуче слово ни было, уже не тронешь сердца читателя – притерпелось.

Но когда подымается занавес, когда перед этой спокойной опрятной публикой вдруг откроется дымный и низко придавленный позеленевшими осклизлыми сводами подвал, когда зритель глазами увидит отрепья, нищету, грязь и ужас жизни, когда ушами услышит трагедию, потрясающую своей простотой трагедию смерти Анны, – привычное сердце его колыхнется. Как бы ни было могуче слово, никогда оно не производит такого впечатления, как реальный факт, и никакие описания не дадут представления, такого яркого и выпуклого, как самый предмет. Театр же создает иллюзию факта, действительности.

И вот эта чистая, опрятная хорошая публика выходит из подъездов театра, унося в сердце сострадание и боль, и жало укора, укора людей, которые голодны, измучены, исстрадались, которые тонут, которые «на дне».