Станислав Мелешин - Расстрелянный ветер

Это был ее мир, ее отрада.

Из-за тополя от сомлевших камышей, седой ивы доносились острые и горькие запахи, смешанные с запахом сухой полыни. Полдневная тишина разливалась по всему озеру. Солнце, большое, блестящее и близкое, красноватое уже по краям, устало висело над водой. Ветер угадывался лишь по серебряной ряби и по белым раздвигающимся полосам от камышинок, торчащих из воды и словно плывущих.

Все сонно и знойно.

Евдокия, отстиравшись, разложила на траве белье и полотна и, отбросив ивовую плетенку, вздумала искупаться.

Да и то, тело ее разморило, лоб накалился от жары, под мышками горячо и скользко.

Она сняла косынку, скинула с себя кофты и юбки, кроме исподней, приколола в пучок косы и, вздрогнув, как всегда, когда оставалась голой, подогнула колени, пошла к воде.

Здесь никто не увидит, с двух сторон ее окружали плетни, уходящие в воду, на другом берегу песчаная коса была далеко и пуста. Сынишка играл наверху в огородах и ждал, когда она его кликнет, коли что.

Евдокия понежилась, подставляя белую спину солнцу, погладила себя по округлым мягким плечам, полюбовалась тугой высокой грудью с пуговками сосков цвета переспелой вишни, крепкими ногами и, нагнувшись попробовала пальчиком водичку. Хороша!

Подрагивая, вошла в озеро, в солнечные лопухи и, погрузившись до головы в прохладу, тихо запела сама себе грустную песню, пришедшую на ум к случаю:

Подгребала под груди из глубины холодную воду, освежалась, и от плеч расплывались голубые круги, и голову кружили злые греховные мысли, которые приходили изо дня в день, горячили кровь и заходилось сердце в бабьей неутешной тоске.

Да, носила когда-то мужний подарочек, с шестнадцати лет, а теперь вот не носит. С тех пор, как рассталась с муженьком, прошло уже пять годов день за днем, и жизнь вроде остановилась, да и думать о раздушечке забыла. Раздушечка-то, Михаил Кривобоков, казак соседней станицы силой взял ее, силой и в жены определил еще в ту пору, когда жила у маменьки. Жили в станице Магнитной по реке Урал веселым домом, в который осенью приезжали сваты да и увозили в степь сестер по одной. Все вымахали в красавицы, а Евдокийка, ну чистый ангел. Берегли. Ждали: атаман какой посватает.

Как первую косу заплела — на игрища с подружками ходить начала. На лодках переправлялись через Урал на гору, где березняк да вишенник дикий. Костры жгли, с горы камни скатывали, прятались друг от дружки, да гомонили до рассвета. Так и пролетело то время в кострах да в смехе. А больше и вспомнить нечего. Однажды ночью и кончилось все: табунил в степи под горой Мишка Кривобоков, отчаянный парень, да и подстерег ее.

Открылась матери в позоре своем, та научила: ходи, встречайся — замуж возьмет. Ходила Евдокийка в табун, к нему, он брал ее, да не замуж — баловался. Как забрюхатела — топиться надумала: «Прощай, мамынька, куда я с ребенком-то?! Не жить мне теперь!» Мать обозвала ее дурой. «Радоваться надо, а ты топиться! Ужо мы им, кривобоким, суприз преподнесем!» Взяла за руку, да и отвела дочь в станицу Степную к есаулу.

Тот принял. Евдокию спросил: «Мишкин? Перекрестись!» А матери шаль подарил, сказал: «Моя-то хозяйка лежмя лежит. Пущай невестка тут остается хозяйство обиходить, раз такое дело!»

Вот какая она молодость да любовь получилась. С тех пор и прижилась в кривобоковском доме — гнула спину с петухов, все на себе тянула. Одна радость — Андрейка родился пригожим. Отца он еще ни разу не видел. Тот все по войнам шлялся, сейчас по бандам на отлете, сказывают. Ушла бы из дому куда, да некуда. Вот и переживает время год за годом без бабьего счастья: хозяйство ведет, сына пестует, да старому свекру отчитывается. Убежать бы в степь и завыть по-волчьи от жизни такой, да в душе все надежда светлая теплится: придет и к ней когда лазоревая любовь на ее молодые годы. Вон в станице Василий есть, что ж его не полюбить? Да и полюбила уж, убежала бы за ним на край света…

Евдокия вышла из воды, обхватила плечи руками, постояла чуть, чтобы обсохнуть на солнце, потом оделась, опустила косы на плечи и принялась переворачивать подсохнувшее расстеленное на травах белье. Льняные голубые полотна уже высохли, она скатала их, собрала и пошла к большой густой ветле, где лежала кошелка. Это была старая с трещинами в стволе ветла, подножие которой обросло травой и лопухами.