Зигмунд Скуинь: Кровать с золотой ножкой

Взгляд Ноаса опять скрестился со взглядом Элизабеты, и тут ее ресницы дрогнули. Был, конечно, момент принужденности, замешательства, но вскоре его удалось побороть.

— Спасибо, Элизабета, — тихо молвил Ноас. — Вижу, ты изрядно постаралась, потрудилась.

А затем речи потекли быстро и гладко.

Август тоже приехал встретить брата, но держался в стороне. Их первый разговор произошел дома. Август пригласил Ноаса к себе в комнату, подвел к столу. На нем лежала стопка сторублевых екатеринок.

— Вот, твоя доля, — сказал он.

Ноас подержал на ладони стопку, как бы взвешивая, и положил обратно.

— Пусть пока все останется по-старому. Я столько заработал, в Зунте никому такие деньги не снились. Сразу же начну строить два корабля. Ставить дом сейчас недосуг.

Так оно и осталось. Деньги Август вложил в хозяйственные службы. Как все сметливые хуторяне, начал с нового скотного двора и строил его так основательно, что люди, проходя, отчасти с завистью, отчасти с удивлением толкали в бок друг друга: «Ты глянь, ты только глянь, похоже, Август крепость вздумал возвести!» Что говорить, картина и впрямь впечатляющая: стены из колотых валунов, углы и арки оконных проемов из красного кирпича. Неспроста народ поминал крепость.

Ведя за ручку маленького Якаба Эрнеста, Элизабета носила Ноасу на берег корзину с теплым обедом. Торопились с постройкой кораблей, работали без роздыха. Ноас. к стапелю являлся чуть свет, домой возвращался затемно.

Слухи об изъянах мужского достоинства Ноаса какое-то время еще теплились, но уже без прежнего запала. Свою лепту внесла в это Мице из клуба. При очередных словопрениях по данному вопросу она, неожиданно вмешавшись в мужской разговор, сказала: быть может, оно так, быть может, Ноас и понес урон, но что касается лично ее, она такого урона готова пожелать любому и каждому мужику. Тут Мице рассмеялась столь многозначительно, что ни у кого на этот счет сомнений не осталось: уж она-то знает, о чем говорит. Окончательно толки прекратились ближе к весне, когда Элизабета в гости к Далам явилась в свободном платье и в туфлях на низком каблуке. Конечно же недомогание Элизабеты и опека ее Ноасом в какой-то мере отдавали игрой на публику — она так цепко держалась за мужнин локоть, словно только что после долгой болезни поднялась с постели. И на чрезмерные заботы Ноаса о том, как Элизабета сядет, как встанет, как пройдет и устоит ли на ногах, нельзя было смотреть без улыбки: казалось, Ноас сейчас сгребет ее в охапку своими ручищами и начнет качать, убаюкивать. Тут важны были резоны, побуждавшие обоих вести себя подобным образом. И понять эти резоны труда не составляло: супруги были довольны собой и счастливы. Все на своем месте, все хорошо, все как положено.

Незадолго до очередного отплытия Ноаса произошел случай, доставивший Элизабете, находившейся в тяжести, достаточно волнений, зато остальным лишний раз доказавший высокую пробу Ноаса Вэягала. При спуске на воду одного из кораблей обломившаяся доска катапультой швырнула за борт неосторожного мастерового. Тот, потеряв сознание, канул в воду и не всплыл. Ноас, недолго думая, скинул свой мундир с золотыми пуговицами, стянул юфтевые сапоги и прыгнул в студеное море. Пока под водой отыскал тонущего, прошло немало времени. Уж тот и не жилец вовсе, все тело в пупырышках, как подошва галош. А Ноасу хоть бы что. Растерся полотенцем, хватил полбутылки рома, потом часа три в бане парился. Элизабета все же настояла, чтобы ему на спину поставили рога. Явился Эндзинь, хромоногий цирюльник, под мышкой соломенная шляпа с принадлежностями ремесла. Протер рога изнутри спиртом, подпалил синим пламенем, собрался ими спину Ноасу облепить. Не тут-то было, Ноас весь в желтой щетине, леший, да и только! — рога со стуком со спины осыпаются.

— Не дури, брось это дело, — объявил Ноас цирюльнику, — настоящему мужику такие побрякушки лишь к заднице можно припечатать. Отродясь не знал, что такое лихорадка или колики в животе.

Год от года росло число кораблей у Ноаса. Иногда он их выгодно продавал и тут же строил новые. Всякое случалось: один парусник затонул у мыса Нордкап, другой распорол днище, сев на мель близ Борнхольма. Но подобные удары судьбы Ноас сносил спокойно, все корабли были застрахованы.

После того как Элизабета ему подарила дочь Леонтину, на свет появился и сын Эдуард. В дальних морях и океанах Ноас о жене и детях вспоминал с нежностью и тоской. Насколько вообще была ему доступна нежность и сколько времени хватало тосковать. Но что было, то было, на земном шаре не отыскалось места, откуда бы его не тянуло домой. И не нашлось постели, в которой бы смог позабыть свою Элизабету. Нет, пустое говорят, будто бы лишь половые железы в голове моряка образ жены делают желанным и пригожим. Ноас, к примеру, как-то в предместье Св. Павла в Гамбурге учинил дебош в одном из домов терпимости как раз в тот момент, когда, по общепринятому мнению, мозговой аппарат у мужчины как бы отключается, но именно в тот момент Ноас с пронзительной сердечной болью, с отчаянной страстью представил себе Элизабету и захрипел подстреленным оленем, а затем схватил с пола бутылку рейнского и грохнул ею в зеркальный потолок.