Зигмунд Скуинь: Кровать с золотой ножкой

На собрании Виестур позабыл об озимых, но вскоре сердце опять защемило в тревоге: захотелось домой, захотелось проверить, как там с перевозкой соломы. Нет покоя от дурных предчувствий. Так и не досидел он до конца собрания.

Добравшись до аллеи, Виестур убедился, что предчувствия его не обманули. При последующих турах тракторист не утруждал себя объездом, гонял напрямки по зеленям. Притом как попало, не придерживаясь колеи. Широкие шины глубоко втоптали ростки в землю, перемешали их с влажной почвой, и зелени не видно, сплошные черные борозды.

Со стороны могло показаться, что у Виестура начался сердечный приступ; бледный, в поту, грудью улегся на руль, закрыл глаза. Потом очнулся, взглянул на часы, буркнул «м-да», шлепнул ладонью по рации. Вкатил во двор и с усилием выбрался из кабины.

Валия слишком хорошо знала Виестура, чтобы поверить его вымученной, накрахмаленной улыбке. В испуге прижалась к мужу своим пышным телом:

— Виестур, милый, что случилось?

— Ничего не случилось, ровным счетом ничего. — Виестур отстранил от себя Валию и направился к дому. — Обычные хозяйственные неурядицы.

Из дома Виестур вышел с ружьем, и Валия увидела, как он в надломленные стволы загнал пару патронов, а затем распрямил стволы.

— Виестур, ты в своем уме?

— Жена, не волнуйся, все будет в наилучшем порядке.

Снова выехав из аллеи, Виестур увидел, что опоздал. Трактор с пустыми прицепами опять выкатил на ржаное поле и припустил по нему так, что задний прицеп скакал, словно мячик. Ничего другого не оставалось, как броситься в погоню. Пока Виестур ехал по озимым, он весь дрожал, будто сквозь него электрический ток пропустили. И беспрерывно выжимал сигнал. Примерно на половине поля Виестуру удалось обойти трактор, преградить ему дорогу.

Тракторист, нервничая, гонял вхолостую двигатель — то прибавит, то сбросит газ.

— В чем дело?

— Давай назад!

— Пошел ты к черту! Не до экскурсий мне, работа ждет. Или ты мне объезды оплатишь?

— А ну пошевеливайся!

— И не подумаю!

Красная перчатка слаломиста с яростью захлопнула дверцу и впопыхах врубила не ту скорость. Колесище трактора крутанулось с ходу и, совсем как циркульная пила опилками, стрельнуло грязной жижей. Волоча дребезжащие прицепы, трактор покатил.

И опять начались гонки. После затяжной пробежки по озимым Виестуру еще раз удалось выскочить вперед. Но скорость не сбавил, видя, что тракторист собирается его объехать. В тот момент, когда Виестур остановил газик, у него в руках уже было ружье. Точнее говоря, ружье висело на плече. Тракторист вдруг испарился из кабины, впрочем, испариться он не мог, скорее всего, распластался на полу кабины. Брошенный руль вильнул в сторону, трактор двинулся на Виестуров газик. Один за другим прозвучали два выстрела. Многоприцепный мастодонт успел еще сделать плавный круг по озимым, а затем стал. В тишине были слышны однообразные и унылые всхлипы испускавшей воздух огромной шины.

Тракторист, косясь на побледневшего Виестура, с опаской спускался со своих механизированных высот.

— Всяких сумасшедших приходилось видеть, а такого вижу в первый раз… Тебя ж под суд отдадут.

— Тебя, тебя под суд отдать бы следовало.

— Да ты хоть понимаешь, как трудно залатать такую шину.

— Ничего, залатаешь.

— Одна шина стоит тысячу рублей.

— Вот и хорошо. Крепче помнить будешь, что ржаное поле не шоссе.

Тракторист, еще не успевший как следует прийти в себя, дрожащими пальцами шарил по карманам своей роскошной куртки и вращал глазами.

— Тебе штаны бы сменить, — сказал Виестур, — не то насморк схватишь.

Когда Виестур вернулся домой, у Валии уже начались роды. Ребенка принимала Нания, с новорожденным все было в порядке. Еще не прибранного, не обмытого, только-только на свет появившегося, Нания показала Валии нового Вэягала.

— Вот и мальчишкой ты разродилась!

Воду, в которой мыли новорожденного, Нания заварила на разных травках, которые девчонки летом по лугам и лесным опушкам насобирали. И потому, когда из Зунте прикатила санитарная машина, Крепость благоухала ароматами, будто там расцвели пижма и подмаренник, ромашка и коровий цвет.

Позднее Нания, воздев персты, божилась, что парнишка родился в сорочке. Но Виестур посмеивался да отмахивался:

— Не имеет значения. Достаточно с него, что он родился на кровати с золотой ножкой.

Да, это бесспорно, — все более шумным становится мир, увеличивается теснота, возрастает спешка, а в архивах ничего такого не чувствуется, в архивах покой и тишина, располагающие к размышлению. «Главное для нас поддерживать стабильную температуру и влажность, — говорил Архивариус. — А ваше утверждение, писатель, о том, что «жизнь с неудержимостью волны катится дальше», не совсем точно, и завершать подобной фразой повествование о человеческих судьбах было бы наивно. Учеными доказано, что бег волны — оптический обман, просто вода опадает и вновь поднимается. Что вы собирались просмотреть сегодня? Книги кудесников или судебные акты города Зунте? Есть у нас и более древние документы, относящиеся ко времени основания Риги, есть торговый договор, скрепленный подписями Кромвеля и герцога Якаба. Жизнь Оливера Кромвеля — вот любопытная волна в море времени. А знаете, отчего у нас так мало публики? Все норовят что-то ухватить, устремляясь вперед. У нас же движение происходит вспять. Я расскажу вам легенду о Путешественнике, быть может, она вам пригодится. Путешественник шел и шел, пока не очутился на неведомом берегу. И дальше отправился берегом. Сначала любовался деревьями с набухавшими почками, затем деревьями, одетыми листвой. Потом деревья стали сбрасывать листья и совсем оголились. В путешествии ничто не повторялось, каждый день он видел что-то другое и что-то другое думал об увиденном. И только поседев и сгорбившись, Путешественник сообразил, что он всю жизнь кружил вокруг одного и того же озера. Это вам не подойдет? Тогда не знаю, как вам помочь. Можно закончить тем, что едва начинается: новорожденным Кристапом Вэягалом. Предание о нем пока еще в том отделе архива, откуда никакие материалы не выдаются. К тому времени, когда раскрутится рассказ его жизни, самолеты, возможно, будут летать еще быстрее, и корабли станут еще больше, и убойная сила бомб, к сожалению, станет еще сокрушительней, и жажда жить лучше, надо думать, еще неуемней. Что будет делать Кристап Вэягал? Да то же, что и многие другие. Искать волшебные ножницы, чтобы ими отрезать тень».