Иван Шутов - Апрель

Джо протянул руки, показывая ладони Лазаревскому.

Лида вышла на веранду с чайником, замерла на месте. С удивлением и любопытством она уставилась на Джо.

— В портфеле этого человека лежат грязная его статья и деньги, которые он за нее получил.

Гольд побледнел.

— Ложь! — сказал он глухо. — Эти деньги не имеют никакого отношения к моей статье.

Джо козырнул, четко повернулся, вышел.

— А статья? — спросил Александр Игнатьевич. — Она имеет отношение к деньгам?

— Я не намерен отчитываться перед вами.

— Нет, Придется.

Гольд стал пятиться к выходу. Александр Игнатьевич подошел к нему, взял его за отвороты пиджака, усадил в кресло.

— Садитесь. Сидите спокойно, если можете. Я вас бить не буду, хотя и стоило бы. Итак, вы написали статью, в которой…

— Докажу, что ваш мост строится недобросовестными методами и представляет собой блеф, нагло ответил Гольд. — Вена не нуждается в вашем строительстве.

— Говорите от своего имени! Зачем же вы предлагали свои перила, если знали, что мост строится недобросовестно?

— Мои перила могли бы стать единственным прочным и честным элементом…

— О честности ни слова! — строго сказал Александр Игнатьевич. — Здесь вам никто не поверит. Итак, вы написали статью. Какой рукой вы ее писали: правой или левой?

Гольд потупился.

— Это не имеет существенного значения. Я написал ее на машинке. Мною руководили честные побуждении честного инженера, аргументы которого основаны на фактах. Я не безразличен к тому, что строят и как строят в родном моем городе…

— Руки! — Александр Игнатьевич не повысил голоса, но тон, каким он сказал это слово, заставил Гольда вздрогнуть. — Покажите руки.

— Что вам до них?

— Вам нечего бояться показать их, если это руки честного человека.

Правая рука Гольда носила следы давнего ранения, пальцы ее были слегка скрючены.

Голос Лазаревского звучал спокойно и ровно.

— Магнус — вот ваше имя. Вас еще хорошо помнят во Флоридсдорфе. Вы присвоили чужие документы и чужую биографию. Теперь понятно, почему вам не нравится наш мост. Хотите еще драться? Извольте!

Александр Игнатьевич схватил Гольда за воротник пиджака и, подведя к двери, вышвырнул во двор.

— Лида, — сказал он тихо, — принеси чашку и мыло. Мне нужно помыть руки. Погоди, вот еще что: не смогла бы ты на завтра приготовить пельмени? Я хочу пригласить к обеду Бабкина и Гаврилова…

Гольд уткнулся лицом в рыхлую землю клумбы. Подхватив оброненный портфель, он поднялся на ноги и, опасливо глянув на освещенную веранду, торопливо заковылял в сторону от виллиса, у которого стоял Джо Дикинсон. Он намеревался проскочить мимо шофера, но едва приблизился к нему, как сильный удар в челюсть, от которого в глазах сверкнули ослепительно белые и зеленые молнии, свалил его с ног.

— На память о сегодняшнем вечере, — сказал Джо, усаживаясь за руль.

Виллис выехал со двора.

Гольда поднял и отвел к столу в уголке двора Лаубе. Повалившись на спинку стула, Гольд замычал от боли. Лаубе поднес ему стакан вина. Стуча зубами о края стакана, Гольд выпил. Они долго сидели молча. Гольд стонал и хватался за челюсть. Затем, заикаясь, попросил еще вина. Выпив, он облегченно вздохнул.

— Вы в состоянии разговаривать со мной? — спросил Лаубе.

— Да. А что такое?

— Я слышал ваш разговор с Лазаревским.

— И что вы скажете по этому поводу?

— Только то, что я не желаю рисковать своей частью денег. Ваша статья так же страшна Лазаревскому, как мыльный пузырь иголке.

— Вы так думаете?

— Да. Это не бомба, а всего лишь жалкий мыльный пузырь. И поэтому прошу возвратить мне двадцать тысяч шиллингов. Пусть Хоуелл рискует своими, а у меня нет охоты. За вас, как выражается капитан, я не поставлю и двадцати шиллингов.

— Позвольте, — слабо запротестовал Гольд. — Я эти деньги заработал. Я написал статью. Вот она, в кармане. Я сейчас же сдам ее в редакцию… Я буду бороться…

— Делайте что хотите — меня это не касается. Отдайте мне мои деньги! Двадцать тысяч!

— Вы их не получите.

— Кто же мне помешает их получить? Мои деньги!

Лаубе выхватил из-под руки Гольда портфель, раскрыл его и, вынув десять пачек, сложил их на столе.

— Если не ошибаюсь, тут в каждой пачке по две тысячи.

Гольд не ответил.

— Возьмите портфель. В нем еще осталось двадцать тысяч. Слишком большая цена за вашу дурацкую статью, содержание которой уже известно коммунистам. Советую обратиться к Хоуеллу. Он организует вам пропуск в Зальцбург. Возможно, мы там встретимся, хотя у меня нет ни малейшего желания видеть вас. Счастливого пути! В Вене вам больше нечего делать.