Виктор Авдеев - Гурты на дорогах

— Ой, лышенько! — посмотрев вниз, воскликнула доярка Христя Невенченко и схватилась руками за голову.

— Да-а, — протянула ее соседка. — Попали мы, как ути в лапшу.

Длиннорукий, горбылястый чабан Иван Рева, до бровей заросший жесткими волосами, мрачно обронил:

— Это еще начало. Вправду люди говорят: пока до бога доберешься, черти голову оторвут.

— Уже и плакаться? — весело сказала пожилая, с большой родинкой на щеке тетка Параска. — А еще дивчата. Это вам не в клубе под патефон плясать. Война. — И убежденно закончила: — Ничего: народ захочет — пропасть перескочит.

Снизу от будки верхом на гривастом буланом мерине подъехал Веревкин. Он был в защитном картузе, рабочих брюках, забранных в сапоги; всю его плотную, коренастую фигуру, черные щетинистые усики, бурое лицо густо покрывала пыль. Веревкина сопровождал на красавце жеребчике донских кровей молодой табунщик Омелько Лобань. Они ездили к переправе.

— Ну как? — с жадностью обступили их совхозники.

— Обождать придется, — коротко ответил Веревкин. — Заступили в очередь. — Он обернулся к старшему гуртоправу Илье Гаркуше, распорядился — Скотину почистить и на выпаса. Доярки пусть, как всегда, сепарируют молоко, сдают на местный пункт государству. Выставьте охрану к переходящему наркоматскому знамени, денежному ящику и продуктам. Люди могут располагаться на ночь.

Пока он разговаривал с гуртоправом, Омельку Лобаня окружили доярки.

— И чего ты, Омеля, дивчат избегаешь? — тараторили они. — Али мы уж такие корявые? Хоть бы заглянул песни поиграть, а то одна тут по тебе совсем иссохла. Приходи, сливками угостим. Чего ж переправщик говорил?

Лобань был неказист: малорослый, горбоносый, кривоногий. Но привлекали внимание блестевшие удалью глаза, прямой волевой рот. В седле парубок сидел «как влитой», и конь слушался малейшего движения его мизинца.

— А ничего, — ответил Омелько, польщенный вниманием. — Переправщик и разговаривать не хочет. «Записуйтесь в очередь». Оно, конечно, правильно. К нему все лезут, ругаются, каждый норовит проскочить вперед… Только вот «Маяк» после нас подошел, а ему дозволили переправу. Поняли? Обобьемся мы тут, как некованая худоба на льду.

В толпе находились жена Кулибабы и ветфельдшерица. Галя Озаренко, которая всегда пользовалась любым поводом, чтобы уколоть зоотехника, громко и ни к кому не обращаясь, сказала:

— Конечно, если наши руководители не ударят палец о палец, мы здесь и неделю просидим.

Осип Егорыч, словно не расслышав, продолжал разговаривать со старшим гуртоправом. Галя, уже глядя прямо на него, дерзко прищурилась:

— Может, товарищ Веревкин, вы все-таки поделитесь с нами своими соображениями? Мы, разумеется, не бычки и не коровы, о которых вы обязаны заботиться по долгу службы, но ведь теперь вы начальник колонны, и мы тоже, так сказать… принадлежим к вашему стаду.

Доярки вокруг замолчали, Марина Георгиевна чуть улыбнулась. Веревкин лишь покосился на ветфельдшерицу.

От гуртов с громом подкатила тачанка заведующего снабжением колонны. — Олэксы Упеника. Белокурый, кареглазый, в щеголеватом военном костюме, он ловко осадил пару, соскочил с облучка. При виде его Галя оживилась, и Веревкин заметил это. Олэкса улыбнулся ей красивым ртом, подчеркнуто нежно пожал руку.

— В чем дело, рабочий класс и трудовое крестьянство? — спросил он доярок.

— Вот, Олэксынька, сидим у моря и дожидаем погоды.

— Боимся, что закиснем тут, как то молоко, что не успеваем сепарировать.

— Извиняюсь: а как это понимать?

Ему сообщили, что с переправой дело обстоит неважно.

— Так вы и зажурились? — весело сказал Упеник. — Поручите это дело мне. Я буду полпредом от «Червонного Херсонца», не имеете против, Осип Егорыч? Молчите? Ну, это, так сказать, знак соглашательства. Христя, прими шефство над конями, — и, небрежным жестом передав вожжи, он тут же пошел к берегу, словно для этого приехал.

— Мальчик — что червончик, — восхищенно сказала одна из доярок.

— Да-а, — согласилась Марина Георгиевна. — Парубок умеет добиваться своего. Вот будет муж, а?

Она с улыбкой посмотрела на Галю, полуобняла ее за талию.

Со степи все подтягивались передовые гурты «Червонного Херсонца». Беспрерывно гудя клаксонами, подплыли два запыленных автобуса с красными крестами: из-за полуспущенных занавесей виднелись раненые. Перед санитарными машинами все расступились. Подошел незнакомый колхоз с тракторами, молотилкой; подъехали подводы с беженцами. Вновь прибывшие теснились к барже, к парому, рвались на тот берег, ругали переправу и областное начальство: всем казалось, что стоит лишь попасть за Днепр, и они будут спасены.