Виктор Московкин - Золотые яблоки

Шаров положил рюкзак у ног Дерябина и отправился в телефонную будку. Зачем только он поверил Татьяне? Ничуть Дерябин не расстроен, легко обошелся бы без него. Она позвонила домой, и он удивился. «Сашенька, как я рада тебя слышать. Это Татьяна Дерябина. Помнишь?» — «Татьяна Николаевна! Вот никогда не подумал бы». — «Да, — вздохнула она, — мы как-то потеряли друг друга из виду. Родители наши жили дружнее». — «Это, наверно, потому, что в деревне их дома стояли рядом». — «Возможно», — согласилась она. «И еще наши родители были добрее к людям». — «Ты хочешь меня обидеть?» — «Да нет, могу ли я… Просто сказал не думавши». — «Извини, не поняла. Как и раньше, бывало, не понимала: всерьез ты или шутишь». — «Я человек серьезный», — поспешил заверить ее Шаров. «Сашенька, вчера ко мне пришел Аркадий. Ему очень плохо». — «Заболел?» — «Не беда, если бы так. Что-то у него произошло на работе». — «Печально. Впрочем, у многих что-то происходит на работе. Вы и позвонили, чтобы сообщить мне об этом?» — «Я хотела попросить тебя, чтобы ты повидался с ним. Он у меня. Никогда бы не решилась, но ему очень плохо, поверь, я-то уж его знаю».

И вот поверил, бросил свои дела и примчался. Теперь, как собачонка, потянулся за ним в деревню. Может, профессиональное любопытство погнало, а? Сашенька?

Шаров высыпал медяшки на полочку перед аппаратом. На стене карандашом было написано: «Васенька, я тебя люблю и мне страшно».

Он поцокал языком и сочувственно вздохнул: «Вот она, современная любовь. Бедная, как же ты влюбилась в человека, которого боишься? Или женат твой Васенька? Не повезло, девочка».

Потом прочитал еще раз и подбодрил:

— Крепись, такая любовь дается не каждому.

Он отпустил монетку и набрал номер. Рычажок тотчас же щелкнул.

— Это ты, маленькая женщина?

— Конечно! Я тебя слушаю, Сашенька.

— Клава, прости, что не приехал. Давай перенесем мое появление на завтра. Я с этим письмом живо разделаюсь. Так и можешь сказать редактору.

— Саша, ты знаешь, я всегда рада тебя видеть. Но редактор уже считает, что хода письму давать не следует. В институте все утряслось и так…

— Ты ему не говорила, что у него семь пятниц на неделе?

— Я оставила такую возможность тебе. Мне не хочется вылетать с работы.

— Да, конечно. Тогда передай ему мою глубочайшую признательность.

— Это можно.

— Клава, знаешь, что мне теперь часто приходит в голову?

— Скажи.

— Тогда на реке, в тот солнечный чудный день, я был наивен и глуп.

— Что с тобой тогда было?

— Видишь ли, выражение «носить жену на руках» тогда я еще воспринимал буквально. Ты мне показалась тяжелой ношей. Я спасовал.

— Спасибо, дорогой. Ты в самом деле отличался наивностью. Но это было так давно, и потому я не сержусь.

Шаров опустил еще монету. Долгие протяжные гудки были ему ответом. Но он отличался терпеливостью, а терпеливость вознаграждается.

— Добрый день, Ирина Георгиевна. Шаров вас беспокоит.

— Какой Шаров? — не очень приветливо спросили его.

— Александром Васильевичем, помнится, величали.

— Ах, это вы…

— Я хотел сказать, что с Аркадием Николаевичем ничего не случилось.

— По-вашему, ничего не случилось? Спасибо!

— Я не об этом… — Он усмехнулся, вспомнив, что и прежде, когда приходилось разговаривать, они с трудом понимали друг друга. — Ирина Георгиевна, я хотел сказать, что он жив-здоров. С ним ничего не случилось, в физическом смысле, что ли… Ясно я выражаюсь?

— Мне все ясно. Он всегда думал только о себе. И поделом ему, он своего достукался. Я даже рада, что его сняли…

— Ирина Георгиевна, — вмешался Шаров, — таких людей, как Аркадий Николаевич, переводят на другую работу, а не снимают. Вы давно могли это уяснить…

— Он даже не поинтересовался, как я тут… Он никогда ни о чем не заботился!..

«Понимаю Дерябина, отчего он не пошел домой, — подумал Шаров, отстраняя от уха звенящую трубку и осторожно укладывая ее на аппарат. — Она устроила бы ему сущий ад». И рассерженно проворчал, обращаясь к той, что оставила надпись: «Васенька, я тебя люблю…»

— Ты думала, любовь — цветочки, семейная жизнь — рай? Как бы не так.

Он взял еще монетку, полюбовался на нее, но набрать домашний телефон медлил…

Знаю сам я пороки свои. — Что мне делать?

Я в греховном погряз бытии. — Что мне делать?

Пусть я буду прощен, но куда же я скроюсь

От стыда за поступки мои. — Что мне делать?

— Это квартира Шаровых? — как можно ласковее спросил он.

— Вы не ошиблись, — прозвенел тоненький голосок. — Между прочим, впервые за утро. До этого все ошибались.