Виктор Московкин - Золотые яблоки

— До войны работал слесарем на фабрике, — ответил Илья, думая прежде всего о том, что первый раз услышал имя Першиной. К ее грубоватой силе как-то не шло мягкое имя — Женя. — Потом он ушел на фронт, и мама получила извещение: погиб на Курской дуге…

— Да-а, — досадливо протянул Василий.

После некоторого молчания Першина сказала:

— Будь по-вашему. Ты уже, кажется, где-то до этого работал? Вот так. А теперь иди в плотники, потом машинистом башенного крана и еще кем-нибудь. Мечешься, а пора бы остановиться.

В годы войны Першина, не доучившись до седьмого класса, пошла в строительное училище. И уже начала ходить, но бросила — показалось тяжело. А сейчас жалела: на каждом шагу приходится чувствовать, как мало знаний. Может, по этой причине и завела разговор с Ильей. Конечно, неважно, кем будет работать — простым рабочим или инженером, но чтобы не шел ощупью, как приходится подчас ей.

— Времени хватит, — беспечно сказал Илья. — Еще останется.

Она покачала головой и проговорила:

— Жизнь летит незаметно. Не успеешь оглянуться, а она уже прошла. Коротка она…

И, заметив, что ее слова произвели на Василия впечатление, подошла к нему, потрепала волосы. Василий прижался щекой к ее руке.

— Ну, мы пойдем, — заторопился Генка.

Они приехали в поселок во второй половине дня. В комнате, где жил Тепляков, стояло четыре кровати, стол и четыре тумбочки. На одной из тумбочек тикали два совершенно одинаковых будильника. Серега сидел за столом, подперев руками голову.

— Привет, — сказал Генка. — Где же твоя жена?

— Не приехала, — уныло сказал Серега. — Не знаю, что и подумать. Написала: приеду, хочу посмотреть место, где будем жить. Без ребят хотела приехать… И нету.

— Может, еще подъедет, — сказал Илья.

— Нет, поезд уже пришел, — с тоской сказал Серега. — Теперь не приедет. Хорошо, что пришли. Совсем скучно одному. Сейчас чаю согрею, — засуетился он и, хлопнув дверью, вышел. Потом вдруг вспомнил, вернулся. — Григорий звал телевизор смотреть. Киножурнал какой-то о стройке покажут. Можно было и в общежитии посмотреть, да у нас телевизор испортился. Крутили, крутили, и испортился. Столько денег стоит, а портится.

Серега опять хотел скрыться, но Илья задержал его:

— Не надо чаю. Пойдем к Перевезенцеву. Его и Генку будут по телевизору показывать.

— Что ты! — удивился Серега. — За что их? Гена, ты что-нибудь натворил?

— Кажется, натворил, — вздохнул Генка, на его лице и вправду появился испуг. — Не знаю, как у меня в кино получится. Я вроде здорово работал, но кино — это совсем другое дело. В спортивных киножурналах другой раз замедленно показывают прыжки: летит человек с десятиметровой вышки в воду, как пушинка, — медленно-медленно. Получается красиво. А что, если им вздумается показать мою работу медленно? Каждый, кто посмотрит, скажет: гнать его надо в три шеи…

— А я люблю только такие кинокартины, на которых плачу или смеюсь, — сказал Серега. — Все остальное — ерунда.

Его замечание разобидело Генку:

— Глупость из тебя так и прет. Только ты не обижайся, — поправился он.

— Я не обижаюсь, — покорно сказал Серега. — Я уже близок к тому возрасту, когда трудно сдержать глупость. Молодые еще могут сказать вовремя: «Стоп!» А старики — как дети…

И опять, как бывало и до этого, Илья с удивлением посмотрел на Теплякова: не так уж он и прост, как все принимают его. О таких говорят: себе на уме.

Перевезенцев занимал однокомнатную квартиру с ванной, кухней и газом. В комнате, рядом с высокой, блестевшей никелем кроватью, умещались по стенке диван и тумбочка с телевизором. По другую сторону были шкаф и еще тумбочка с радиоприемником. Жена его, Варя, радушно усадила гостей и, поймав взгляд Григория, поставила на стол бутылку вина.

— Богато живешь, — сказал Серега, с интересом поглядывая на радиоприемник с зеленым мерцающим глазком. Передавали концерт по заявкам строителей.

— Живем не пышно, другой раз у соседей слышно, — самодовольно сказал Григорий, подмигивая жене.

— В семейной жизни бывает, — знающим тоном проговорил Серега. — Дерешься, целуешься — сам черт не разберет. У меня будет комната, тоже куплю радиоприемник, выберу самый большой, чтоб орал на весь дом. Музыку слушать буду. Сам не свой до музыки. Особенно до такой, которая с воем и громом, — джаз называется. Включу на полный голос, окна настежь — не плати за вход, танцуй сколько влезет. Телевизор покупать не хочу, он ломается. Радиоприемник — куда как здорово.