Николай Вагнер - Счастье рядом

Поднялся шум. Со всех сторон доносились самые противоречивые выкрики. Особенно горячилась полная и такая же рослая, как Жизнёва, женщина с ровным пробором в гладко зачесанных черных волосах.

— Какие передачи вы имеете в виду?

— Главным образом ваши, Роза Ивановна. Передачи сельскохозяйственной редакции.

— Нашей редакции? Разрешите мне, Тихон Александрович, — и, не дождавшись, когда ей предоставят слово, Роза Ивановна начала говорить громко и возбужденно, почти крича: — То, что мы здесь услышали сейчас, — граничит с политической близорукостью. Вы только вдумайтесь в слова Жизнёвой. Ей, видите ли, не хочется читать передачи, посвященные выборам! Да вы, Татьяна Васильевна, не даете себе отчета в том, что говорите! Теперь мне понятно, почему в чтении наших дикторов нет логики. Они не осмысливают то, что читают. Не знаю, как кто, но я буду категорически протестовать против того, чтобы передачи моей редакции читала диктор Жизнёва.

Нормальный ход летучки был нарушен. В просторном кабинете Бурова стоял гул. Наконец стук карандаша о графин заставил всех замолчать. Нервно взглянув на часы, Буров начал заключительную речь. Он попытался сгладить противоречивые высказывания, однако дал понять, что не согласен с замечаниями Татьяны Васильевны и Хмелева.

— Леонидо Петрович не любит вникать в итоги проделанной нами работы. Я должен напомнить, что обком партии интересуется и тем, что мы передаем, и тем, сколько передаем. Сегодня, как было условлено ранее, к одиннадцати часам у меня должна быть сводка за полмесяца о материалах, посвященных предстоящим выборам. Это не арифметика, Леонидо Петрович, это анализ нашей деятельности, за которую мы отвечаем как руководители. Вот так!

Буров провел рукой по седеющему бобрику, надел очки, чтобы заглянуть в записи, приготовленные к летучке. Увидев пометку о Широкове, он с раздражением вспомнил вчерашний телефонный разговор и хотел было продолжить мысль о пагубности неверного взгляда на актуальные передачи, но, решив экономить время, перешел к замечаниям о концерте, который был передан в воскресенье. К общему недоумению, Буров возмутился тем, что концерт пошел в записи.

— Разве у нас мало артистов? — спрашивал он, забыв о том, что только на прошлой неделе требовал экономить артистический гонорар за счет увеличения концертов по заявкам в записи. — И вообще, музыкальной редакции надо идти в ногу с жизнью.

Александра Павловна, в единственном числе представлявшая на областном радио музыкальную редакцию, подняла свои близорукие глаза и ждала, что еще неожиданного скажет Буров.

— Вы только посмотрите, — продолжал Буров, — какая вокруг нас кипит жизнь, какие совершаются дела и так далее. А вот музыкальная редакция не обращает на всё это никакого внимания. Взять, к примеру, опять же вчерашний концерт по заявкам.

Буров поднял на лоб очки, провел по круглой голове рукой и уставился на Кедрину:

— А позволительно спросить вас, Александра Павловна, кто они, ваши избиратели?

— Почему мои? — раздражаясь и слегка краснея, спросила Кедрина.

— Ну, то есть, избиратели, заявки которых вы выполняли? Работают они где-нибудь или так себе, живут — ничего не делают? Каково, так сказать, их общественное лицо? Ну вот, видите, на этот вопрос вы ответить затрудняетесь или, попросту сказать, — не можете.

— Почему затрудняюсь? — облизнув сухие губы и еще сильнее покраснев, возразила Кедрина. — Люди как люди. Тут и рабочие, и домохозяйки, и служащие. К чему обязательно говорить, на сколько процентов они выполняют нормы? Важно, чтоб они избирательное право имели, а раз имеют — значит, все равны. Мне кажется, что в такой широкой кампании, как выборы, выделять кого-либо из общей массы не следует. Тем более в концертах по заявкам.

— Александра Павловна, — не дал договорить Кедриной Буров, — я вам высказываю замечания областного комитета партии, — он сделал ударение на последних словах, — так что ваши дискуссии здесь совершенно неуместны.

— Ну что ж, неуместны так неуместны, — отозвалась Кедрина и, закусив ноготь большого пальца, умолкла.

— Вот так, — сказал свое излюбленное Буров и, еще раз заглянув в записи, уведомил, что других замечаний у него нет.

Летучка закончилась. Через полчаса, ровно в одиннадцать, в кабинет Тихона Александровича вошел Хмелев и положил перед ним справку о материалах, переданных за истекшие полмесяца. Пробежав глазами страницу, Буров бережно вложил ее в папку и стал надевать пальто.