Петр Сажин - Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

Потом он стал рассуждать о женщинах, о семейных отношениях, для которых должна быть «указана какая–то звездочка, чтобы по ней всегда определяться».

Говорил он и о том, что прочел много книг — «все искал в них ответа, как строить жизнь по–новому, как любить». Он говорил то гладко, то неуклюже, фразы давались ему порою с трудом. Так, перескакивая с одного на другое, он добрался наконец до главного — рассказал мне историю последних лет своей жизни.

Они познакомились в Крыму семь лет назад в апреле месяце.

В конце марта Кирибеев прибыл в Севастополь для приема парохода «Сучан», который он должен был перегнать в Приморск.

«Сучан» — мощный корабль с сильным, склепанным в два моста форштевнем [2] Носовая часть киля корабля. , толстой, косо поставленной трубой и круглой, как яйцо, кормой. Судно это предназначалось для ломки льда в бухте Нагаево.

Кирибеев с восхищением осматривал его, заглядывал во все закоулки и остался очень доволен осмотром: это был настоящий морской красавец, с тысячесильной машиной, великолепным мостиком и прекрасной штурманской рубкой, оборудованной новейшими навигационными приборами. Но особенно тронула капитана труба с медным, сверкавшим на солнце трехголосым гудком. Моряки любят широкие косые трубы: они придают кораблю особый, щегольской вид и какую–то устремленность; даже когда он стоит на якоре, то кажется идущим вперед.

На корабле еще шла работа: монтировалась главная машина, красились борта и натягивался такелаж.

Как ребенок, увидевший заводную игрушку, загорается нетерпением запустить ее, так и капитану вдруг захотелось двинуть вперед красавца, хозяином которого он будет после ходовых испытаний.

Главный механик, сопровождавший Кирибеева при осмотре корабля, угадал желание капитана.

— Соскучились? — спросил он.

— Да! — пробасил Кирибеев.

— Через две недели вы будете в море, или я пойду на берег чинить примуса, — сказал механик, направляясь к трапу.

Две недели! Капитан не любил слоняться без дела. На море он мог отстаиваться хоть месяц в ожидании погоды, но на берегу… Каждый час, проведенный на берегу без дела, был для него пыткой.

Покинув «Сучан», Кирибеев поднялся в гору, к Историческому бульвару. Внизу перед ним лежал Севастополь, а слева блестел рейд.

В гавани, у Корабельной стороны, где стоял «Сучан», сновали шлюпки и катера, а от Инкермана буксирное судно тащило баржу с углем.

На рейде, у Северной стороны, стояли стальные корабли военного флота.

Три недели, пока Кирибеев ехал из Приморска поездом через всю страну, он не видал моря, не чувствовал под ногами палубы, которая для моряка часто тверже и милее земли.

Но делать нечего. Кирибеев скрепя сердце повернулся и зашагал в глубь парка. Равнодушно прошел он мимо старых, подернутых зеленью медных пушек и сложенных под их лафетами чугунных ядер. Его не тронуло, что пушки стояли так же, как и восемьдесят лет тому назад, когда адмирал Нахимов пробирался на низкой лошаденке с одного бастиона на другой, отдавая приказания опаленным порохом артиллеристам, сдерживавшим натиск французских зуавов и английских кирасир лорда Кардигана.

Под ногами поскрипывал гравий. Капитан шел, не задумываясь над тем, куда ведет дорожка.

Дорожка кончилась у калитки. Кирибеев толкнул калитку ногой — перед ним открылось широкое шоссе, покрытое белой пылью.

Капитан пересек его и направился прочь от города, к рыжим холмам, над которыми вился беркут. Не успел Кирибеев сделать и двух шагов, как из–за поворота выскочила легковая машина. Поравнявшись с капитаном, шофер спросил:

— В Ялту не нужно?

— В Ялту?..

Кирибеев, не задумываясь, зачем он это делает, сел в машину и громко, как у себя на корабле, скомандовал:

— Полный вперед!

— Вот это разговор! — откликнулся шофер.

Машина неслась на полной скорости, и Кирибеев не заметил, как проскочили Золотую балку и селенье Байдары, впереди открылись прибрежные Крымские горы. Шофер беззаботно насвистывал «Танголиту», хотя дорога была похожа на винтовую лестницу. Перед глазами капитана, как на киноленте, мелькали море, скалы и глубокие пропасти. Его швыряло от борта к борту. Когда наконец прибыли в Мисхор, Кирибеев почувствовал такую усталость, что решил дальше не ехать. Он вышел из машины, расплатился и пошел по дороге.

Было очень тепло. Море плескалось почти у самой дороги. Широкая аллея кипарисов, кусты распускавшегося жасмина и сирени тянулись от самой Алупки.