Василий Шукшин - Даешь сердце!

Дня за три до Нового года, глухой морозной ночью, в селе Николаевке, качнув стылую тишину, гулко ахнули два выстрела. Раз за разом… Из крупнокалиберного ружья. И кто-то крикнул:

– Даешь сердце!

Эхо выстрелов долго гуляло над селом. Залаяли собаки.

Утром выяснилось: стрелял ветфельдшер Александр Иванович Козулин.

Ветфельдшер Козулин жил в этом селе всего полгода. Но даже когда он только появился, он не вызвал у николаевцев никакого к себе интереса. На редкость незаметный человек. Лет пятидесяти, полный, рыхлый… Ходил, однако, скоро. И смотрел вниз. Торопливо здоровался и тотчас опускал глаза. Разговаривал мало, тихо, неразборчиво и все как будто чего-то стыдился. Точно знал про людей какую-то тайну и боялся, что выдаст себя, если будет смотреть им в глаза. Не из страха за себя, а из стыда и деликатности. Он даже бабам не понравился, хоть они уважают мужиков трезвых и тихих. Еще не нравилось, что он – одинок. Почему одинок, никто не знал, но только это нехорошо – в пятьдесят лет ни семьи, никого.

И вот этот-то человек выскочил за полночь из дома и дважды саданул из ружья в небо. И закричал.

Недоумевали.

В полдень на ветучасток к Козулину прехал грузный, с красным, обветренным лицом участковый милиционер.

– Зравствуй, товарищ Козулин!

Козулин удивленно посмотрел на милиционера.

– Зравствуйте.

– Надо будет… это… проехать в сельсовет. Протокол составить.

Козулин поискал что-то глазами на полу…

– Какой протокол? Для чего?

– Что?

– Протокол-то зачем? Я не понял.

– Стреляли вчера? Вернее, ночью.

– Стрелял.

– Вот надо протокол составить. Предсельсовета хочет это… побеседовать с вами. Чего стрельбу-то открыли? Испугались, что ль, кого?

– Да нет… Победа большая в науке, я отсалютовал.

Участковый с искренним интересом, весело смотрел на фельдшера.

– Какая победа?

– В науке.

– Ну?

– Я отсалютовал. А что тут такого? Я – от радости.

– Салют в Москве производят, – назидательно пояснил участковый. – А здесь – это нарушение общественного порядка. Мы боремся с этим.

Козулин снял халат, надел пальто, шапку и видом своим показал, что он готов.

У ворот ветучастка стоял мотоцикл с коляской.

Предсельсовета ждал их.

– Это… оказывается, ночью-то, салют был, – заговорил участковый и опять весело посмотрел на Козулина. – Мне вот товарищ Козюлин объяснил…

– Козулин, – поправил фельдшер.

– А?

– Правильно – Козулин.

– А какая раз… А-а! – понял участковый и засмеялся. И тяжело сел в большое кожаное кресло. И вынул из планшета бланк протокола. – Извиняюсь, я без умысла.

Председатель скрипнул хромовыми сапогами, поправил правой рукой ремень гимнастерки (из другого рукава свисала аккуратная лакированная ладонь протеза), пригласил фельдшера:

– Садись, товарищ Козулин.

Козулин тоже сел в глубокое кресло.

– Так что случилось-то? Почему стрельба была?

– Вчера в Кейптауне человеку пересадили сердце, – торжественно произнес Козулин. И замолчал. Председатель и участковый ждали – что дальше? – От мертвого человека – живому.

У участкового вытянулось лицо.

– Что, что?

– Живому человеку пересадили сердце мертвого. Трупа.

– Что, взяли выкопали труп и…

– Да зачем же выкапывать, если человек только умер! – раздраженно воскликнул Козулин. – Они оба в больнице были.

– Ну, это бывает, бывает, – снисходительно согласился председатель, – пересаживают отдельные органы. Почки… и другие.

– Другие – да, а сердце впервые. Это же – сердце!

– Я не вижу прямой связи между этим… патологическим случаем и двумя выстрелами в ночное время, – строго заметил председатель.

– Я обрадовался… Я был ошеломлен, когда услышал, мне попалось на глаза ружье, я выбежал во двор и выстрелил…

– В ночное время.

– А что тут такого?

– Что? Нарушение общественного порядка трудящихся.

– Во сколько это было? – строго спросил участковый.

– Не знаю точно. Часа в три.

– Вы что, до трех часов радио слушаете?

– Не спалось, слушал…

Участковый многозначительно посмотрел на председателя.

– Какая это Москва в три часа говорит?

– "Маяк".

– "Маяк" всю ночь говорит, – подтвердил председатель, но внимательно смотрел на фельдшера. – Кто вам дал право в три часа ночи булгатить село выстрелами?

– Простите, не подумал в тот момент… Я – шизя.

– Кто? – не понял милиционер.

– Шизя. На меня, знаете, находит… Теряю самоконтроль. – Фельдшер как бы в раздумье потрогал лоб, потом глаза – пальцами. – Ширво коло ширво… Зубной порошок и прочее.