Уильям Берроуз: Нагой обед

Джонни обливает Мэри бензином из непристойного чимуйского кувшинчика из белого нефрита… Он умасливает собственное тело… Они обнимаются, падают на пол и катаются под огромным увеличительным стеклом вправленным в крышу…вспыхивают с криком раскалывающим стеклянную стену, выкатываются в пространство, ебясь и вопя в воздухе, вспыхивают пламенем и кровью и гарью на бурых скалах под солнцем пустыни. Джонни мечется по комнате в агонии. С воплем раскалывающим вдребезги стеклянную стену он встает раскинув руки навстречу восходящему солнцу, кровь брызжет из его хуя… беломраморный бог, он стремительно падает сквозь эпилептические взрывы в старого Меджуба что корчится в говне и мусоре у саманной стены под солнцем которое исшрамляет и грабастает кожу гусиными цыпками… Он мальчик спящий у стены мечети, спускает в эротическом сне в тысячу пизд розовых и гладких словно раковины морские, в восторге от колючих волосиков лобков скользящих по его хую.

Джон с Мэри в гостиничном номере (музыка Восточного Сент-Луиса Тра-ла-ла-ла). Тепелый веченний ветерок надувает линялые розовые занавески на открытом окне… Лягушки каркают на пустырях где растет кукуруза а мальчишки ловят маленьких зеленых ужиков под разбитыми известняковыми стелами испачканными говном и оплетенными ржавой колючей проволокой…

Неон – хлорофилльно-зеленый, лиловый, оранжевый – вспыхивает и гаснет)

Джонни штангенциркулем извлекает из пизды Мэри кандиру… Бросает ее в бутылку мескаля, где она превращается в магейного червя… Опрыскивает ее джунглевым размягчителем костей, ее вагинальные зубы вытекают вместе с кровью и кистами… Пизда ее сияет свежестью и сладостью словно весенняя травка… Джонни вылизывает Мэри пизду, сначала медленно, со всевозрастающим возбуждением раздвигает губы и лижет изнутри чувствуя как покалывают волосы ее лобка его распухший язык… Руки закинуты назад, груди торчат прямо вверх, Мэри лежит пронизанная неоновыми гвоздями… Джонни переползает по ее телу наверх, хуй его с сияющим круглым опалом смазки на отверстии щели, проскальзывает сквозь волосы ее лобка и входит в пизду по самую рукоятку, всосанный изголодавшейся плотью… Лицо его вспухает кровью, зеленые огни взрываются в глазах и он рушится с живописной железной дорогой вместе сквозь вопящих девчонок…

Влажные волосики у него под яйцами высыхают до травы под теплым весенним ветерком. Высокая долина джунглей, лианы вползают в окно. Хуй у Джонни распухает, большие буйные бутоны вскрываются. Длинный корень весь в клубнях выползает из пизды Мэри, нащупывает почву. Тела распадаются в зеленых взрывах. Хижина рушится развалинами битого камня. Мальчик – статуя из известняка, побег вырывается из его хуя, губы раздвинуты в полуулыбке торчка в откидоне.

*

* *

Шпик закурковал героин в лотерейном билете.

Еще одна ширка – а завтра лечиться.

Путь долог. Задроты и подставы часты.

Долго мотался срок по регулярному сухостою до оазиса свиданий под финиковыми пальмами где арабские мальчики срут в колодец и валяют рокешник по пескам мускульного пляжа жуя горячие собаки и выплевывая самородки золотых зубов.

Беззубые причем строго от длительного голода, на ребрах можно отстирывать замасленную робу, такие они гофрированные, дрожа спускаются со шлюпки на Остров Пасхи и бредут на берег на ногах негнущихся и хрупких как ходули… отключаются в клубных окнах… падшие в жир нехватки-нужды продать тощее тело.

Финиковые пальмы засохли от нехватки встреч, колодец наполнился сухим дерьмом и мозаикой тысяч газет: «Россия отрицает… Министр внутренних дел рассматривает с патической тревогой… Люк раскрылся в 12:02. В 12:30 врач вышел поесть устриц, вернулся в 2:00 благодушно похлопать висельника по спине. «Что? Вы разве еще не мертвы? Наверное придется потягать вас за ногу. Ха Ха! Не могу позволить вам давиться с такой скоростью – Президент мне сделает выговор. А какой позор если труповозка вывезет вас отсюда живым. У меня тогда яйца отпадут от стыда а ведь я дослужился подмастерьем до опытного быка. Раз два три взяли».»

Планер падает молча словно эрекция, молча словно замасленный стакан разбитый молодым воришкой со старушечьими руками и вычеркнутыми глазами мусора… В бесшумном взрыве он проникает в разломанный дом, переступая замасленные кристаллы, в кухне громко тикают часы, горячий воздух ерошит ему волосы, его голова распадается тяжелым дрянным гамбасом… Старик выкидывает красный патрон и вытанцовывает вокруг своей машинки. «А, херня, чуваки, раз плюнуть… Рыбка в бочке… Бабки в банке… потаскун юный, черномазый плашкет пробитый и чуть что так сразу ноги раздвигает… Ты меня слышишь где б ты там ни был, мальчик?