Виталий Бианки: Мурзук (сборник)

Удар был метко рассчитан. Мысли вихрем понеслись в голове Андреича.

Отдать Мурзука? Ни за что! Лучше лишиться места.

Но если дойдет до этого, придется и с Мурзуком проститься. И пойдет старик один-одинешенек скитаться по белу свету, без угла, без пристанища…

Чуял Андреич: недолго ему остается жить. Трудно было старику бросить избу, которую он считал своей.

Выхода не было.

Ни слова не сказал Андреич англичанину. Сходил в избу за ружьем и выстрелил в воздух.

– Готово! – объявил возница, подводя лошадей к крыльцу.

– Ну, хозяин, – обратился мистер Джекобс к Андреичу. – Вот расписка. Я не хочу брать у вас зверя даром. Получите сорок рублей. Подпишитесь вот здесь.

– Не надо мне ваших денег, – сумрачно сказал старик.

В эту минуту стайка дроздов с тревожным криком поднялась с опушки леса.

Почти сейчас же из кустов выскочил Мурзук.

Он был далеко в лесу, когда услышал выстрел Андреича, и быстро примчался на зов хозяина.

Подбежав к старику, зверь бросился ему на грудь и могучими передними лапами обнял его за шею. Старик прижал к себе голову зверя и ласково погладил. Потом подошел к клетке и показал на нее Мурзуку:

– Иди, сынок, сюда!

Рысь весело вскочила на телегу и протиснулась в узкую дверцу клетки. Андреич захлопнул за ней дверцу и отвернулся.

– Утешьте старика, – тихо попросил он англичанина, – обещайте, что будете хорошо обращаться с Мурзуком.

– О, можете быть вполне уверены! – решительно заявил Джекобс. – Он будет нашим любимцем. Сами можете прийти посмотреть.

И англичанин сказал Андреичу адрес зверинца.

Старик проводил телегу за ворота, еще раз простился с Мурзуком и, приказав ему лежать смирно, побрел в избу.

Дома Андреич бросил в огонь шкуру косули, сел перед печкой и горько задумался.

Мурзук спокойно дремал в клетке. Хозяин велел ему лежать здесь. В этом не было ничего странного: Мурзук привык подолгу дожидаться Андреича там, где ему приказано. В конце концов хозяин приходил, и тогда Мурзук снова бежал куда вздумается.

Странно было только, что его куда-то везли незнакомые люди. Но и это не беспокоило Мурзука: разве не мог он в любую минуту толкнуть дверцу лапой, соскочить с телеги и убежать в лес?

До станции доехали скоро. Мистер Джекобс немилосердно гнал лошадей: он боялся, как бы зверь не наделал ему в дороге хлопот.

Первые признаки беспокойства Мурзук обнаружил, когда с грохотом подкатил поезд. Зверь вскочил на ноги и стал зорко вглядываться в толпу, обступившую клетку. Глаза его искали хозяина.

Хозяина не было.

Мистер Джекобс успел добыть разрешение на провоз зверя в багажном вагоне и с большими предосторожностями перенес клетку в поезд.

Поезд тронулся. Лязгнуло под полом железо, застучали колеса.

Тут Мурзук почуял, что дело неладно.

Он ударил лапой дверцу клетки.

Дверца не поддалась.

Мурзук стал бешено метаться из угла в угол, бил лапами направо и налево, грыз прутья клетки зубами.

Все напрасно: толстые железные прутья не поддались даже его страшной силе. Кругом мерно позвякивало железо.

Внезапно Мурзук понял: он попал в ловушку. Это сразу изменило его поведение. Зверь прижался к задней глухой стенке клетки и словно застыл. Только глаза его горели в темноте вагона.

Через шестнадцать часов поезд пришел в город. Шум, грохот, крики не могли нарушить оцепенение зверя. Англичанин нанял подводу и благополучно доставил рысь в зверинец.

Мурзука выпустили в новую, более просторную клетку. Он сейчас же попробовал, нельзя ли отсюда бежать. Слепая ярость отчаяния удесятерила его силы. Но люди хорошо рассчитали прочность постройки: рысь не могла вырваться из тюрьмы. И пока обезумевший зверь метался по клетке, хозяин зверинца любовался им, восхищался его силой, необычайной величиной и красотой.

Потом заведующий повел мистера Джекобса в пивную распивать проигранную ему на пари дюжину пива. В воротах сада оба приостановились. До них донесся долгий, жуткий крик рыси. Он начался с очень высокой ноты, перешел в дикий плач и рев и кончился низким глухим стоном.

– Оплакивает потерянную свободу! – улыбаясь, сказал хозяин и взял Джекобса под руку.

Оба спокойно зашагали к выходу. Эти люди давно привыкли к бесконечно тоскливому крику диких зверей, обреченных на медленную смерть в неволе.

Весь день Мурзук неподвижно пролежал на толстом обрубке дерева, укрепленном в его клетке на высоте двух аршин от пола.