Людмила Улицкая - Гуля

- Гуленька, конечно, правда, - улыбаясь, умиляясь ей, ответил Сан Саныч, склонив голову набок. Он смотрел на нее восхищенно, и она чувствовала это и приходила в кураж. - Ты просто молодец. В нашем поколении таких людей, как ты, уже нет.

- Что ты имеешь в виду? - переспросила Гуля, любившая всякого рода комплименты и ожидавшая услышать приятное. - Налей-ка, голубчик. Вот так. И хватит.

- За твое здоровье! Гуля, ты поразительная женщина! Ты - прекраснейшая из женщин! Я тебе ничего нового не скажу, но ты - эвиг вайблих! Елена, Маргарита и Беатриче в одном лице! - восторженно, искренне и вдохновенно понес Сан Саныч, подымая мутный зеленый бокал.

Гуля захохотала, положив на лоб худую, съехавшую внутрь, как это бывает у пианистов, кисть.

- Я так давно не слышала этих благородных имен, что в первый миг изумилась, с чего это ты мою милую Беатриче, Беатрису Абрамовну, в такую возвышенную компанию записал! Ох, я забыла ей позвонить! - сквозь смех вспомнила она.

- Да ну тебя, Гуля! Не даешь собой восхищаться!

- Я? Да сколько угодно! Что может быть приятнее даме, чем восхищение... Разве что... - И она снова залилась смехом.

- Ах, Гуля, Гуля, ну как тебя не любить! Это же просто невозможно! простуженно трубил Сан Саныч.

Она сидела в широком кресле, ручка которого была подвязана старым поясом от халата. Голубые, свежевыкрашенные волосы дымились вокруг ее маленького черепа; как всегда круто была подрисована бровь, а под ней драгоценный, смеющийся, умный глаз. Сан Саныч налил по второй.

- Да, Гуля, дорогая, я хочу выпить за чудо женственности, за чудо твоей женственности! - торжественно провозгласил Сан Саныч и, склонившись, поцеловал ей руку.

Что-то хрустнуло в памяти. Близко-любимо-знакомое, что проступало в чертах капитана Утенкова, - это же Шурик был, Шурик!

А Сан Саныч, дурак, все витийствовал. Размякнув от коньяка, лепетал о шелковых коленях, которые он так любил в детстве, о нежных перчатках, прикосновение которых так волновало, и даже о подзорной трубе, которую она когда-то ему подарила...

Пальцами, обряженными в большие некрасивые кольца, Гуля расстегнула три верхние пуговицы своей лиловой блузки, глубоко вздохнула и тихо, раздельно произнесла:

- Шурик, мне плохо...

- Боже мой! Гуленька, что с тобой?! Может, врача вызвать?! - осекся Сан Саныч, искренне встревоженный ее нездоровьем.

- Нет, нет, что ты, ни в коем случае! Это бывает. Сосудистое. Перемена погоды. Помоги мне перейти на кровать. Вот так. Спасибо, мальчик! - И, следуя хитрому вдохновению, Гуля повлекла ничего не подозревающего, невинного, восторженного, совершенно уже обреченного Сан Саныча к причаленной своей ладье.

- Подушку повыше, пожалуйста, и корсет расстегни, милый! - томным голосом приказала Гуля. Сан Саныч повиновался.

Две тонкокожие осенние дыни медленно выкатились на руки Сан Саныча.

- Может, тебе какое-нибудь лекарство? Я сейчас... - пролепетал Сан Саныч в некотором смятении.

- Ах, какое уж тут лекарство, - великолепно и снисходительно произнесла Гуля - и Сан Саныч наконец понял, что он приперт...

Ладья поплыла, и в этот же миг Сан Саныч почувствовал, что все его дурацкие комплиментарные, извилистые и дохлые слова, которые он лепетал полчаса назад, - святая, истинная правда

Джульетка протопала своими костяными коготками от бархатной подушки к креслу, вспрыгнула на него и уселась, не сводя черных глазок с тонких белых ног хозяйки.

Без четверти шесть щелкнул замок Гулиной комнаты - она провожала Сан Саныча к дверям. Они были одного роста - длинноногая Гуля и приземистый Сан Саныч в толстом зимнем пальто. Она задела вешалку, уронила половую щетку, стоявшую у соседской двери, и, поцеловав его в лоб, сказала неожиданно громко и низко:

- Спасибо тебе, Шурик!

- За что? - тихо спросил Шурик.

- За все! - подвела трагическую черту сияющая Гуля.

...Три дня не убирала Гуля с овального стола двух зеленых бокалов. Заходили приятельницы. Она сажала их в кресло и, указывая на бокалы, томно говорила:

- Должна тебе сказать, что в нашем возрасте любовные игры - слишком утомительное занятие. - Она делала паузу и продолжала небрежно: - Любовник был. Молодой. Так устала, что нет сил вымыть пару рюмок.

И она приподнимала средним пальцем веко, которое в последние годы немного западало, и внимательно следила за выражением лица приятельницы чтобы не упустить и этой последней крупицы нежданно случившегося праздника.