Леонид Бородин - Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова

Тут они стукнулись ладошками, как на секрет положено, дядя Саша колькину пятерню всю загреб в кулак -- ни один палец не торчал -- и сжал до боли, но Колька даже не поморщился.

После того секретного уговора Колька уже не удивлялся, если ему предлагалось покататься на лошади, разобрать винтовку, постоять по стойке "смирно" рядом с часовым у тунели под деревянным грибком и даже -- о том и помечтать не смел! -стрельнуть из пулемета на стрельбище! Чего ж удивляться-то, если все эти чудеса проделывает будущий папка? Нормально. Только вот мама иногда вела себя как-то странно. Нет, она не мешала дяде Саше счастливить Кольку, не мешала, но все одно -- хмурилась. Думала, наверное, что дядя Саша просто чудачит, и никак не могла догадаться, что он хочет стать папкой. Так уж хотелось ей подсказать, ну совсем невтерпеж. Порой даже злился Колька на мамину недогадливость и рот уже раскрывал, чтоб проболтаться, да вовремя спохватывался, и тогда мама говорила: "Рот закрой, а то шмель залетит и язык прокусит". Шмелей Колька страсть как боялся. В Слюдянке, где они раньше жили, шмелей не бывало... Но там вообще ничего не бывало. Байкал, положим. Вроде бы и совсем недалеко -- из окна видать. А много ли раз он бывал на Байкале? Совсем несколько и только с мамой. Чтоб до Байкала дойти, надо через столько железнодорожных путей перетопать, а поезда туда-сюда, туда-сюда, да как засвистят, аж ноги в коленках подгибаются. В этой самой Слюдянке будто вообще жизни не было, а началась она, жизнь, здесь, да еще как началась!

А мама нет! Мама этого не понимает. Вечером придет с работы, сядет на стул, руки на коленях сложит и сидит такая прямая-прямая и будто даже не моргает и вокруг ничего не видит. Потом спохватится и засуетится по комнате даже совсем не по делу или скажет что-нибудь такое, что вообще низачем. Например, почему он, Колька, с мальчишками не играет, а все с солдатами да с солдатами таскается и дяде Саше уже, наверное, надоел... Ну ниче не понимает! Будто не знает, что в ближних домах мальчишек-сверстников совсем нет, одни девчонки. А что до мальчишек, так любой из них не отказался бы у солдат потолкаться...

Как-то в середине дня сидел Колька на горе над гарнизоном и смотрел, как солдаты на турнике крутятся. Не заметил, как забрался к нему Коклов -- его почему-то никто по имени не называет, а все Коклов да Коклов. Подмигнул Коклов Кольке и упал рядом на траву.

-- Старшину высматриваешь? Скажу, фартовый ты парень.

-- Какой?

-- Удачливый. Наш старшина -- мужик что надо. Если твоя мамка дурой не будет, детство тебе обеспечено.

-- Мамка не дура, -- обиделся Колька.

-- Еще бы! Старшина, как есть, созрел для хомута. Жаль, моя маманя старая, а то я б ее выписал на перехват. Папанька-то мой еще на финской пропал, она без него совсем загнулась в колхозе. Потому ты фартовый, а я вот нет. Понимаешь, поздно родился. На меня войны не хватило, и теперь вся жизнь наперекосяк. Одна дорога -- на сверхсрочку да в полковую школу. Глядишь, к другой войне взводным, а то и ротным...

-- К какой другой?.. -- похолодел нутром Колька.

-- Не дрейфь, малый, теперь все войны будут быстрые. Америкашек последних поколотим -- и тогда мировым гуртом к коммунизму... Ать-два, и там...

-- А на эту другую... дядя Саша тоже?..

-- А как же! Глядишь, и до генерала дослужится. А в мирное время старшине в генералы ходу нет.

Если война быстрая и если генерал -- это, конечно, здорово... Ну а вдруг по нечаянности да убьют! Нет, уж лучше пусть как есть -- старшина. Пусть даже лучше в гражданские уйдет и будет как все мужики, но чтоб живой... К тому же Колька вспомнил, что старшина не раз обзывал Коклова баламутом. Теперь искоса смотрел на него, развалившегося на траве и травинку жующего, смотрел и не любил его, баламутного. Заронил он в Колькино сердце тревогу, как будто крохотного змееныша за пазуху сунул. А тут еще мама вечером уперлась -- ну ни в какую: не пойдешь, и все, на дяди-Сашину лекцию о международном положении, потому что дошколятам не положено! Хотел ей про кокловское баламутство рассказать, да уж больно радостно собиралась она в клуб, не решился настроение испортить. Приказал себе ни за что не заснуть, дождаться маминого возвращения и расспросить...

Но и два часа прошло, и три, как веки пальцами ни подпирал, падали. Совсем засыпая, еще вспомнил слова из песни, что мама петь любила: "Позабыл знакомый путь ухажер-забава. Надо влево повернуть -- повернул направо". Так и представил себе, что, как обычно после кино провожая маму, дядя Саша, вместо того чтобы свернуть к железнодорожным путям, к Байкалу, свернул в падь. И теперь "шли они рука в руке" по пади в самый лес, и кто знает, когда мамка спохватится и скажет: "Ой, куды ж это мы забрели? Никак, за кудыкину гору! А как же там мой Колька один, ведь не спит, ведь дожидается!"