Сергей Аксаков - Том 4. Статьи и заметки. Избранные стихотворения

Oenone, la rougeur me couvre le visage,

Je le laisse trop voir les honteuses douleurs

Et mes yeux malgre moi se remplissent de pleurs.

Ma blessure trop vive aussitot a saigne

Ce n'est plus une ardeur dans mes veines cachees:

C'est Venus tout entiere a sa proie attachee.

Que ces vains ornements, que ces voiles me pesent!

Quelle importune main, en formant tous ces noeuds,

A pris soin sur mon front d'assembler mes cheveux?

Tout m'afflige et me nuit et conspire a me nulre.

Dieux, que ne suis-je assise a l'ombre de forets!

Quand pourrai-je au travers d'une noble poussiere,

Suivre de l'oeil un char fuyant dans la carriere?

Quelle fruit esperes tu de tant de violence?

Tu fremiras d'horreur si je romps le silence.

Indomptable taureau, dragon impetueux,

Sa croupe se recourbe en replis tortueux;

. . . . . . . . . . . . . . .

La terre s'en emeut, l'air en est infecte;

Le flot qui l'apporta recule epouvante.

A travers les rochers la peur les precipite,

L'essieu crit et se rompt: l'entrepide Hippolyte,

Voit voler en eclats tout son char fracasse.

К удивлению моему, г-н Булгарин в прекрасном подарке своем любителям театра, в «Русской Талии», довольно мало и холодно сказал о Шушерине. Шушерин, без сомнения, должен стоять вторым после Дмитревского по своему искусству, тем более, что не имел способов образовать себя учением и примерами, как Дмитревский.

Под техническим термином хорошие средства должно разуметь голос, грудь и лицо.

Ровно через год, в один день и час с Д. В. Веневитиновым.

«Похвальное слово Капнисту» (см. «Атенея» № 5 <1828>

Мы не говорим о тех людях, которые ничего русского не хвалят, и о тех, которые ничего в целом мире не хвалят.

Нам кажется поступок Гикши несообразностью, не он ли с опасностию жизни освобождает после Красицкого? А здесь от маленького шума, ничего еще не видя, бросает его – быть может, на жертву двум разбойникам, с которыми они и сами, будучи вдвоем, легко бы управились.

Прерванное пение баллады было бы очень хорошо, если б было нужно по ходу пиесы; если б это было единственным средством возбудить в старике подозрение, но здесь и без баллады можно было все рассказать, как впоследствии и сделалось.

Нам показалось, декорация не та, которая была в конце второго действия.

Эти прятанья нам кажутся слишком однообразны и сходны с такими же в втором действии и вообще утомительны.

Мысль прекрасная, но, кажется, не сообразная с обстоятельствами: Твердовский, раб злого духа, не может уже повелевать стихиями и умереть повелителем его.

Кажется, падением Твердовского надобно бы кончить оперу; зрители отгадали бы последствия. Финал хотя и очень хорош, но не мог уже произвести никакого впечатления на пораженного зрителя.

Эта часть требует улучшения.

Мы со временем скажем, как в роле Данвиля г. Щепкин достигает общей цели верно, – в частности неверными путями; этому причиною его физические средства.

Г-н Щепкин очень часто играет пустые роли, которые чем лучше сыграны, то есть ближе к истине, тем менее заметны: он лично теряет для того, чтоб целая пиеса выигрывала. По-настоящему, ему должно бы играть раза четыре в месяц, а не три раза (а иногда и пять) в неделю. Что часто видим, то теряет цену – таков человек!

Вскоре после представления «Отеллы» Иван Афанасьевич Дмитревский, в одном дружеском обществе, доказал торжествующему г. Яковлеву, что он не понял роли в первом действии и в сенате представлял не великого человека, всегда благородно-скромного, но какого-то буяна (так выразился И. А. Дмитревский). Все без исключения и сам Яковлев были убеждены в истине его слов.

Мы говорим о спектакле удачном. К сожалению, г. Мочалов играет не всегда одинаково, и, восхищаясь им сегодня, нельзя твердо надеяться того же удовольствия в следующем представлении той же пиесы.

Впрочем, должно было сберечь себя для конца четвертого акта.

Покойный отец его один раз так произнес их, что они остались на целый век в памяти у многих.

Водевильные куплеты слабы в отношении к целой пиесе, потому что она вся исполнена замысловатой остроты и веселости.

Слова: «Москва не мать ли мне?» – были сказаны довольно удачно.