Г Владимов - Большая руда

- Н-да, - сказал Мацуев. - В третьем цилиндре вроде как бы шумок у тебя лишний. Подрегулировать бы маленечко форсунку, а?

"Шумок, говоришь? - подумал Пронякин. - Вот был бы тебе шумок, и не лишний, если бы не нашел дурака, как я. "Мазик"-то на твоей совести".

Но бригадир был бригадиром, поэтому Пронякин наложил ключ на винт регулятора и повернул его чуть влево, а потом - слегка заслонив рукавом чуть вправо.

- Теперь хорош?

- Теперь другое дело.

- Может, на ходу попробуем? Хоть и не просох еще...

- Попробуем, - сказал Мацуев, закрывая капот. - Садись за руль.

Пронякин вывел "МАЗ" за ворота. Он вывел его прекрасно, потому что двери гаража были узковаты, а двор заставлен самосвалами, и он ни разу не ездил на таких тяжелых машинах, где ты сидишь непривычно высоко, точно на троне. Потом они повернули к дробильной фабрике, проехали мимо ее висячих галерей и ферм, мимо кассетного заводика, который делал бетонные панели для строительства поселка, и Пронякин попробовал "МАЗ" на всех его пяти передачах, покуда не уперся в закрытый шлагбаум железнодорожной ветки. На обратном пути они поменялись местами, и теперь уже Мацуев попробовал машину на всех пяти передачах, благо бетонка была пуста в этот час. Мацуев был добрый водитель, но не фейерверк, совсем не фейерверк. Он не родился шофером, он просто стал им, а мог бы стать и машинистом на паровозе и слесарем в мастерской.

- Педали у тебя легковаты, - сказал Мацуев, когда они въехали во двор. - Чуть тронешь, и уже слушается. Может, потуже бы сделал? А то как бы он тебя по случайности не послушался.

"Ну, это уж ты блажишь, папаша", - подумал Пронякин и ответил коротко:

- Я так люблю.

-- Ну, гляди сам, - охотно согласился Мацуев. - Тебе же ездить, не мне.

- Значит, ездить все-таки?

- А то как же! Твой "МАЗ", чего и говорить. Теперь и отдел кадров препятствовать не посмеет. Да мы уж и так его уломали. Ты вот что, ступай-ка оформляйся до шести. Завтра медосмотр пройдешь и технику безопасности. А с понедельника, в первую смену, можешь и в карьер. Как раз и подсохнет машина. Ну и за ремонт я тебя не обидел. Вали, получай.

Но Пронякин еще не сделал последнего жеста.

- Ну что ж, бригадир. - Он щелкнул себя по шее пониже уха. - Обмыть надо "мазика". Ты меня не обидел, я тебя уважу. А?

- Ни-ни, - сказал Мацуев. - У нас это, понимаешь, не заведено, чтобы подносить бригадиру из получки.

- Какая же это получка? Это ж за ремонт. Можно сказать, с неба вместе с "мазиком" свалились.

- Все равно, - вздохнул Мацуев. - Прознают, понимаешь, а бригада пока что без срывов. Ни на работе, ни в личном быту. Вот какая история.

- Понимаю, - сказал Пронякин. - Третья заповедь: "Не пей сам, пои ближнего".

У Мацуева затряслись плечи и заколыхалась грудь. Толстые лохматые брови поползли вверх, открывая острые слезящиеся глазки. Так Мацуев смеялся.

- А пивка? - спросил Пронякин. - Все же культурно!

Мацуев перестал смеяться.

- Насчет пивка - это культурно. Это можно. Только один я не пойду, ты уж всю бригаду приглашай.

- А я и приглашаю. В лице бригадира. Все чинненько. В воскресный день. Пиво, закусь, то да се. Культурно. Только где?

- В "зверинце", где же.

- Принято!

"Зверинцем" именовался в Рудногорске стандартный торговый павильон типа "Фрукты - овощи", отделанный дюралевыми панелями и железной кроватной сеткой. Задняя дверь его, куда обычно ходит продавец и вносятся ящики с товаром, была, наоборот, парадной, и вся полезная площадь принадлежала посетителям - не считая угла, где стояли фанерный ларек и бочки. Здесь пили подолгу и говорили "за жизнь", роняя пивную пену на земляной пол, который в дождливые дни превращался в тягучее, смачно чавкающее месиво. Здесь сводились счеты - очень немудреные счеты, стоимостью в два-три хороших удара по скуле, которые, однако, выполнялись в замедленном темпе и в несколько приемов, с беззубыми угрозами и маханием кулаками - до и после драки, иногда и вместо нее. Впрочем, особенно резвиться здесь никому не давали и разводили обыкновенно на второй минуте.

В один из солнечных дней поздней осени сюда приползет гусеничный кран и, вздев эту клетку на высоту в три человеческих роста, перенесет на рыночную площадь для использования по прямому назначению. Зрелище будет веселым и чуть печальным, как всегда, когда кончается одна эпоха и наступает другая; и сам крановщик пропустит по этому случаю две последние кружки. Но в то холодное воскресенье "зверинец" еще стоял на прежнем месте, между столовой и строящейся трехэтажной гостиницей, и деятельно служил страждущим в роли стоячей забегаловки.