Валерий Ланин - Тёщины рассказы

Серёжа Шараборин. Рисунок Ивана Сарычева.

Замирал дядя Алёша. А никто этого ещё не знал. Вот однажды умер, всё… Обмыли, нарядили, положили в передний угол, поехали за батюшкой. Батюшка посмотрел, – хоронить нельзя. Ночь прошла. Батюшка не уезжает. Утром встал дядя Алёша. Замирал.

Всё мне рассказывал (нельзя рассказывать) – …и хлеб не ломать, и в масле грех варить, и лепёшки пекчи, ножиком не колоть. Ругался, если увидит. Ни в коем случае чтобы постарше себя огрубить. Ростил четыре сироты. Почему-то он их никуда не девал (ни в детдом, ни в приют). Своих пять штук было. Кого прутом надерёт, кого за уши. Видит, что меня за кросном нет, возьмёт прутины, – «айда! чтоб сейчас ткала». А Колька, сосед, сирота, меня в окошко манит. Играть.

И чтобы дядя Алёша где-то не распорядился… – «Оля, одень Кольку, наряди, пусть он чувствует, что и ему праздник. Корми этого ребёнка,» – жене.

Колька сопливый был да косолапый. Тётя Оля: «Вот дед умный. Лане нашёл жениха». А я реву: «Cопливый косолапый…»

Когда стали у них всё выгружать, дядя Алёша со старшим сыном стоят на крылечке, сын спрашивает:

– Тятя, тебе не жалко… этого всего?

– Нет. И ты не жалей.

– А как я теперь должен жить?

– А как все. Я стою и радуюсь. Вот сколько нажили, скольких людей накормим, скольких людей оденем. Сделай обет пока живой. Все до одного ключи подай этим… Это пришло время такое.

Семён, Терентия сын, внук дяди Алёши, шёл с действительной (пятидесятые годы), старичок на телеге его догнал…

– Далёко, дедушка?

– В Дубровное.

40 километров, всех 50 будет, ещё 10 километров пешком идти до нашей деревни.

– Ты чей там?

– Иванковых.

– Помню Иванковых. В раскулачку… чтобы поднять их добро, в своей деревне подвод не хватило, собрали подводы с трёх деревень, с одной нашей только восемьдесят подвод. С Дундино до Соломатово растянулся обоз.

Сёма в тридцать седьмом родился, уже полена дров не было. Он, получается, мне двоюродный племянник, ему семь месяцев было, он ничего не помнит, а я-то уже всё понимала, – мне жалко, что добро выгребают, реву стою на крыльце. Дядя Алёша:

– Не реви. Коло зелёного кустика всегда травка растёт.

Вот ведь нашёл что сказать ребёнку.

(«Обмолот зерна с помощью тракторной тяги». Фрагмент.

Из альбома «Иван Сарычев. Живопись, графика».

Альбом издан первым директором московского Музея наивного искусства Грозиным.

Владимир Ильич Грозин читал «Тёщины рассказы», только в журнальном варианте…)

Отчим под тридцать зародов поставит сена, – где другой кто бросит покос, он и на нём скосит.

«Кому, Александр?» – «А я сИроткам.»

То есть нам с Феофанией, с сестрёнкой.

А был у нас Рубец, псаломщик. Встретит его Рубец, скажет:

– Александр Степаныч, брось так работать. Вот так тебе сделают, чирк-чирк, под корень…

Отчим его Бесом звал, заглаза: «Ху! опять Бес идёт».

Как встретятся, тот ему своё: «Александр Степаныч, не работай ты так!»

Наш ему: «СИроткам. Для них работаю».

А как стали всё отбирать… – сначала налоги шибко большие, – семь тысяч насчитает, унесёт. Раньше тысячи-то какие были, десять копеек возьмёшь – орехов полный платок.

…Часа два дома полежит, опять в окно стучат, в сельсовет вызывают («самообложение»). Встаёт, пошёл. И вот только попробуй что-нибудь скажи.

Руки опустили все.

Потом дошло до него: «Вот так Рубец! А я дурак. Какой-то старичошко и всё знал…»

И сказал там: «Моё забирайте, сиротское не трогайте».

Думал, не тронут. Оставил нам с сестрёнкой по жеребцу да кобылку. А нам ничего с ними не сделать, их же прогуливать, кормить надо. Он хоть всему и научил: вот рвите им такую траву, такую…

Литовок нет, чем рвать?

Сводный брат Михаил… Отца треплют, а он успевает свои богатства направо-налево… – овечек продал, свиней, коров, лошадей рабочих и выездных. Эти – в сельсовете – во наживались! Драли за справку сколько; уполномоченный приедет, карман набьёт, уезжает, другой приезжает. Михаил всё распродал и уехал, ищи-свищи. Бегунца на Амур продал. Сытущий, так и блестел. Мы с сестрёнкой: «Михаил, хоть бы вывел наших погулять. Никакой зерниночки, никакого корму нет».

Жеребцы выездные, кобыла породистая. Думаем с сестрёнкой: хоть бы их забрали.