Array Сборник - Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей

– Что ты не ешь, Сережа!

– Не хочется!

– Дети должны завтракать. А мне не до пищи. Все медитую, [40] Медитую (от фр. – mediter) – размышляю, обдумываю. куда тебя отдать; в Шляхетский корпус или в Преображенский полк, куда ты давно уже записан, почитай, в день рожденья… Из корпуса ты можешь попасть и в Конный новый Регимент, а уж в полку останешься пехотинцем… Кто это приехал?

Сережа вздрогнул. Дверь из гостиной была прямо в мастерскую и, на беду, растворена; отец мог увидеть Леночку: она хотела приехать. Сережа мог перенести обиду, но знал, что отец не так сговорчив… Но опасения его были напрасны. В мастерскую вошел какой-то жук – так тогда называли приказных – в сопровождении Франчески; он вошел в гостиную и, низко кланяясь, подал бумагу.

– Что за диво! – сказал отец Сережи. – Ко мне! Казенная бумага! Печать военной коллегии… Прочтем! Тьфу ты, что это такое! Сережа, уж не ты ли подавал просьбу? Да как это?.. Глазам не верю… Сережу, дитя, ребенка, в Конный полк офицерским чином… Шутка, что ли? Да нет! Подписи, печать… Неужели ваш мастер Вешняков так силен? Больше некому. Видно, попросил Растреллия. Вот и он, кстати! Спасибо, дружище! Видишь, плачу от радости!..

– Что случилось?

– Диво дивное! Сережа принят в Конный полк офицерским чином!..

– Что?

Тот повторил.

– Полно скрытничать! Кроме тебя, никто не знает о нашем приезде. Признавайся, как ты это сочинил?

– Убей меня Бог, ничего не понимаю…

Все, не исключая и Сережу, напрасно терялись в догадках; не день, не два ломали себе голову, а между тем Сережу обмундировали, представили в полк. Командир принял его не только ласково, но почтительно. Все это отцу показалось весьма странным. Но он еще более удивился, когда молодому офицеру приказано было немедленно переехать на жительство в казармы. Сережа ничего не понимал, что с ним делалось; повиновался слепо судьбе, и когда ознакомился несколько со службой, ему показалось, что все это случилось потому, что так должно было случиться. Товарищи сторонились от него, опасаясь, чтобы он не навлек им какой-либо неприятности. Невидимая, но сильная рука быстро его возвышала… Не прошло и двух месяцев, как Сережу позвали к командиру…

– Очень жалею, что наша служба вам не понравилась…

– Напротив!.. Но…

– Слабость здоровья! По лицу этого не видно. Может быть, душевные страдания? Не мое дело входить в причины ваших поступков; но ваша скромность, ваши благородные приемы, ваше безукоризненное поведение заставляют меня сожалеть, что я теряю такого офицера, и радоваться, что при дворе вы будете иметь больше случаев обратить на себя высокомонаршее внимание.

«Что он, рехнулся?» – подумал Сережа и не мог придумать начала своей речи.

– Нечего делать, расстанемся; но расстанемся друзьями! Поезжайте прямо к Ивану Ивановичу и объявите швейцару вашу фамилию…

– Ваше сиятельство! Я ничего не понимаю…

– О, из вас будет хороший дипломат! Так вы и не знаете, что вы пожалованы камер-юнкером…

– Я?

– Вы! Без всякой ошибки…

– Ей-богу, не знаю!

– Ах, Боже мой! Скоро одиннадцать! Вы можете опоздать; поезжайте!..

Сидя в дежурной комнате, камер-юнкер Сережа терялся в догадках: кто это распоряжается его судьбою и не удостоит даже спросить его, согласен ли он сам на все эти перемены. Не знакомый ни с кем, будто в лесу, он видел вокруг себя волнения колоссального мира. Только золото, дорогие каменья, парчу, глазет, мундиры и звезды видел он в залах Зимнего дома. На выходах, стоя в антикаморах, [41] Антикамора – небольшое помещение, расположенное перед парадным залом. он дрожал как лист. С товарищами ему удалось, однако же, познакомиться, тем более что переезд двора на лето в Сарское Село поселял между всеми придворными более непринужденности; от них брал он уроки придворной жизни и, при необыкновенных способностях, умел скоро усвоить себе эту немалотрудную науку. Начальство отмечало его как чиновника, примерного по своей исправности и ловкости; молодые дамы – как прекрасного наружностью; старухи – как умного и любезного собеседника; в два месяца он стал для всех необходим. Но эта честь утомляла Сережу; раза два он даже прихворнул, и второй недуг его был причиною, что с оставлением в звании камер-юнкера и с чином статского советника его назначили состоять при канцелярии канцлера. Сережа ездил ко двору часто; но уже служба его не была так утомительна. Вы спросите, что же Елена Николаевна? Ведь она ежедневно встречалась с Сережей? Случалось. Ведь она же видела его, говорила с ним?.. Встречалась; но ни одного взгляда. И притом, ей было некогда. Между Леночкой и Сережей стоял целый забор поклонников. Сережа притом не мог простить ей первой встречи и мстил, то есть не смотрел на нее; а когда встречал ее, то отворачивался и рассматривал шпалеры. Хотя сначала он уклонялся от знакомств и посещений, но впоследствии он знал необходимость сблизиться с двумя, тремя лицами, бывать у них, кутить с ними и пускаться в конфиденции. [42] Конфиденция ( фр . confidence) – доверительная беседа, секрет, откровенность. Тайна Сережи, несмотря на все, оставалась при нем.