Иван Лукаш - Сны Петра

Сырая мгла летит в глаза, в тумане идут вверх, в серую тучу, гренадеры. Медные шапки занесло снегом, цепляются за облака мокрые штыки, рвет ветер синие лохмотья плащей, а в прорехах хлопья снега, как белые мыши.

Под ногами, у края тропы, далече внизу дрожат сквозь туман огни.

– Огни, дяденька…

– Не огни, звезды под нами в пропастях. Не гляди, слышь. Закружит.

Стал капрал, стал барабанщик, закоченели руки на патронном ремне. Стали все на ледяной тропе.

– Ослобони барабан. Приказано стать.

По тропе, ныряя в метель, идут вверх темные кони. Мулы, навьюченные зарядными ящиками, потряхивают ушами и счиркивают копытцами лед. Чавкая обрывками сапог, идут мушкетеры в размокших треуголках, карабкаются в небо за гренадерами. Карабкаются в небо кони, пики, эспантоны, знамена…

На обледенелом голом кряже стоят казаки.

Побелевшие лошади сбиты в круг, голова к голове, казаки в белых шапках похожи на монахов в белых клобуках. Ветер рвет клочья бород. Казаки стерегут пленных на кряже. Якобиты сбиты стадом под конскими мордами. Сидят на корточках, с головами покрылись голубыми капотами. Якобитов заносит снег…

Капрал пошарил рукой по лицу барабанщика:

– Слышь, вставай, и нас идти спосылают. Очухайся, слышь…

Антропка поднялся. С синего плаща посыпало снег. Опять сел:

– Силушек моих нетути, дяденька.

– Эва, беда… Мотри, гранадеры пошедши. Казаки тоже тронулись…

По тропе, на лохматых конях, движутся занесенные снегом казаки.

– Гаврилыч, – позвал одного капрал. – Дай ты мальчонке за хвост коня придержаться, все оно легче…

– Пущай его держится. Мне ништо.

Капрал взвалил на спину Антропке барабан, обмотал вокруг его кулачонка намокший конский хвост, а сам бормочет:

– Слышь, тихо ступай… Службу сполню, к тебе прибегу…

Проваливаясь в сугробы, ружье поперек плечей, капрал стал догонять гренадеров. Мушкетеры карабкаются в небо за гренадерами. Белые хлопья кружат над штыками. Туман обволок вереницу теней.

В ночь на 25 сентября Суворов повел войска на хребет Рингенкампфа: Милорадович в авангардии, в арьергардии князь Петр Багратион.

Сам фельдмаршал ныряет на казачьей кобылице в метель. Плеть обмотана вокруг руки, волочится по снегам. Седые волосы несет буря, дико горят глаза. Вот на утесе фельдмаршал, вот сгинул…

…В горном хлеву горит свеча.

Подогнувши ноги под табурет, склонился над дощатым столом тощенький старичок. На его плечи накинут синий плащ. Дымом светятся от свечи волосы, белая прядь над морщинистым лбом.

Скрипит гусиное перо по шершавой бумаге.

Белоголовый смуглый старик в синем плащишке, генералиссимус войск российских, отодвинул в угол стола медную каску с петушиными перышками, кортик, обтрепанные ремни портупеи, пишет.

Шуршит по бумаге обшлаг его холщовой куртки.

Стукнули двери, помело снег с порога, пламя свечи закачалось, ветер повеял в белых волосах Суворова. Фельдмаршал прищурился, посмотрел в темноту через огонь свечи:

– Князь Петр, никак, милый друг, ты?

Из темноты ступил князь Петр Багратион.

Черноволосый и тощий, похож генерал на поджарую птицу. Жесткие волосы спадают князю Петру на глаза, а нос, как белый клюв, выглядывает из черной щетины.

Князь замигал на свечу. Глаза генерала отвыкли от света.

– Осмотрел ли, князь Петр, полки? – сказал тихо Суворов.

– Осмотрел, – сиповато ответил Багратион и закашлялся.

На хребте едва не увязили в сугробах последний зарядный ящик и мортиру. Генерал сорвал себе голос на студеном ветру, помогая костлявым плечом толкать пушечные колеса.

– Ложись, мил-друг, тут, на полу, койки-то нет, а весьма тебе надобно отдохнуть… Епанчу какую имеешь прикрыться?

– Епанчи нет, – сказал хмуро Багратион, потер иззябшие руки.

– Мой плащишко возьми. А мне холод, помилуй Бог, не супостат.

– Не надобно мне плаща вашего, благодарствую.

– Возьми, князь Петр, ложись… – Суворов проворно перекинул через стол дырявый синий плащ.

Багратион поймал его в охапку, поклонился и зашлепал в угол. Башмаки без подошв, из башмаков торчат пальцы. Князь наследил на половицах, как большая птица мокрыми лапами.

От самого Сен-Готарда сбили башмаки, изодрали о щебень и камень мундиры, в атаку на Муттенталь уже ходили босыми, в лохмотьях, заросшие бородами, страшные выходцы гор, чада Суворова.

Багратион лег в углу, кутаясь в суворовский плащ. Он вдыхал сырой запах солдатского сукна, ладана, дыма костров, свежего ветра, стариковский запах фельдмаршала, и вдруг усмехнулся: вспомнил куриозный парад в Гларисе, на самом походе Альпийском.