М Загоскин - Искуситель (часть 1)

- Какое? Эх, ваше превосходительство! Плох тот человек, говорит Марк Аврелий, который не знает, по чему он ходит и что его покрывает.

- Да кто же этого не знает? Известное дело: мы все ходим по земле, а над нами небо. - Да на небе-то что? - Мало ли что: солнце, месяц, звезды. - А звезды-то что такое? - Как что такое?.. Ну, звезды, да и все тут.

- Нет не все! Не знаешь, так я тебе скажу. Звезды небесные такие же миры, как и наш.

- Смотри, пожалуй! Ах ты, мудрец, мудрец! Видишь, что выдумал! Полно, брат, рассказывай другим! - Я тебе говорю. - Да что ты, там был, что ль? - Не был, да знаю. - Миры! Хороши миры по маковому зернышку!

- Так нам отсюда кажется, а в самом деле они более нашей земли и, вероятно, служат жилищем для разумных тварей. Статься может, там есть такие же умные губернаторы, как ты, и такие же глупые коллежские советники, как я, - хе, хе, хе!

- Эку дичь порет! Да разве тебе не случалось видеть, что звезды-то с неба падают? - Случалось, любезный!

- Так отчего же до сих пор ни одного губернатора или коллежского советника оттуда не свалилось и ни одна звезда никаких бед не наделала? Да если б они были не только с нашу землю, а вот хоть с наш губернский город, так уж, верно б, много народу передавили.

- То-то и есть, любезный! Ученье - свет, а неученье тьма. Ты, сердечный, и этого не знаешь, что звезды, которые падают на землю, не те, которых мы видим на тверди небесной. - Так что ж это за звезды такие? Этот вопрос, и в наше время не вовсе еще решенный, казалось, очень затруднил Двинского. Он наморщил лоб, понюхал медленно табаку и сказал: - Ты хочешь знать, что это за звезды такие? - Ну да!

- Вот изволишь видеть, любезный! Эти падающие звезды не то, что звезды неподвижные. - А какие же?

- Какие! Ну, разумеется, особые, отличные, то есть пойми меня хорошенько - они, сиречь эти звезды, не то что звезды, а так сказать, подобие звезд. - Да что ж они такое?

- Экий ты, братец, какой! Ведь я тебе толком говорю, те звезды сами по себе, а эти сами по себе. Звезда звезде не указ, любезный!

- Да не о том речь! Ты мне скажи, что это за звезды, которые падают?.. А?.. Что?.. Видно, ученость-то твоя в тупик стала?

- Да что с тобой говорить! - сказал с приметной досадой Двинский. - Ведь это для тебя халдейская грамота, любезный! Недаром сказано: не рассыпайте бисера... - Спасибо, друг сердечный! Вот к кому применил!

- Не погневайтесь! Так к слову пришлось. Я не мог дослушать этот ученый диспут, потому что меня отвели во флигель, где я скинул дорожное платье и нарядился в свой коричневый фрак. Потом, часу в шестом после обеда, заложили опять нашу линею, и мы все вместе отправились на сборное место целого города, то есть в лубочные ряды на ярмарку.

III

ЯРМАРКА

Верно, вам случалось не раз слушать с досадою, по-видимому, совершенно несправедливые жалобы стариков на все то, что мы называем улучшением; не смейтесь над ними, не осуждайте их! Неужели в самом деле вы думаете, что старик - если он не совсем еще выжил из ума - не понимает, что каменный, удобный и красивый дом лучше каких-нибудь деревянных неуклюжих хором, что хорошо вымощенная и опрятная площадь несравненно приличнее для всякого города, чем грязный луг, по которому и весной и осенью вовсе нет проезда, что ехать в почтовой спокойной карете по гладкому шоссе во сто раз приятнее, чем скакать в тряской кибитке по бревенчатой мостовой или изрытой колеями дороге, поверьте, он это все и видит, и чувствует, и понимает, - почему же он почти всегда предпочитает дурное старое хорошему новому? Почему? На это отвечать нетрудно послушайте! Один из моих столичных знакомых, который был с ребячества искренним приятелем и воспитывался вместе с деревенским моим соседом Волгиным, прошлого года приехал из Петербурга нарочно для того, чтоб с ним повидаться. Он заехал по дороге ко мне, на ту пору был у меня в гостях сын Волгина, молодец лет двадцати, писаный красавец. Я тотчас их познакомил, и, когда этот молодой человек объявил приезжему, что он месяц тому назад похоронил своего отца, мой столичный приятель залился слезами.

- Вот был человек! - говорил он, всхлипывая. - Пере велись такие люди! А молодец-то был какой!

- Полно, так ли, любезный? - сказал я, когда молодой Волгин вышел из комнаты. - Покойник был некрасив собою вот сын его, так нечего сказать... - Да, да! Конечно, сын хорош, а отец был еще лучше. - Что ты, помилуй! У него все лицо было изрыто оспою.

- Да, это правда: мы с ним занемогли в одно время, меня бог помиловал, а его, бедняжку, больно злодейка изуродовала. Боже мой! Как мы с ним обрадовались, когда, продержав нас месяца два взаперти, выпустили в первый раз из комнаты. Уже тото мы набегались досыта! С ног сбили нашего дядьку Прохора, а пуще Волгин - куда легок был на ногу! - Неужели? Да ведь он всю жизнь свою хромал!