Евгений Замятин - Бич божий

Они стояли на мосту, как в день первой их встречи. В черной воде дрожали огни Рима, каждое мгновение готовые рассыпаться, исчезнуть. "Она исчезла,- с горечью во рту сказал Приск.- Она притворилась, что не узнала меня. Еще бы! Она - божественная августа. а кто я?" - "Ты же только что утверждал, что ты - Бог,- засмеялся Басс.- Бедный Бог!" Но тотчас же он стал серьезным, он опять стал тем неожиданным человеком-Бассом, которого впервые увидел в тот вечер Приск. Человек-Басс пристально, глубоко посмотрел на Приска: "Мой юный друг, уезжай отсюда скорее. Ты станешь как я, ты здесь погибнешь". - "Я уже погиб - сказал Приск.- Я буду ждать ее целые дни, у ворот дворца, у входа в театр, на улице, всюду, где она может появиться, я подойду к ней при всех, я скажу ей... Я не могу отсюда уехать, потому что здесь она. Не могу! И пока у меня есть деньги." - "Деньги, которые тебе дал Евзапий?" - перебил его Басс. Приск остановился как будто с разбегу налетел на стену.

Это была стена в бедной комнате Евзапия. На столе среди книг лежал черствый кусок сыра, травяной веник валялся на полу. Евзапий сказал, что ему стыдно напоминать об этом - о том, что он жил как нищий, во всем отказывал себе, только чтобы собрать эти деньги и дать Приску возможность написать книгу. Такую книгу, великую и страшную, мог бы написать Ной в дни потопа если бы он умел писать. "Ты, Приск, избран был Ноем, тебе была доверена эта книга, а ты? Говори! Оправдывайся! Что же ты молчишь?" - сурово сказал он.

Это был Евзапий но это в то же время был Басс. Под ногами качался и исчезал утопающий Рим. Уши у Приска горели, во рту была нестерпимая горечь. "Я напишу эту книгу! - крикнул он - Клянусь тебе: я напишу ее, я уеду отсюда!" - "Я тебе верю",- сказал Басс. Оглянувшись по сторонам, он обнял и крепко поцеловал Приска.

7

С городской хлебопекарни пожар перекинулся на другие дома. Багровое, распухшее небо над замком св. Ангела покачивалось, готовое рухнуть. В императорской спальне зловещие красные пятна проступали на белом шелке стен, на подушках, на бледных щеках Гонория. Перед ним стоял евнух с императорским панцирем наготове. За дверью ждали министры, придворные тревожно перешептывались солдаты дворцовой гвардии.

"Ты меня не жалеешь,- сердито сказал Гонорий и сунул Плацидии руку.На, смотри: у меня опять лихорадка. Пусть как хотят - без меня... Я уеду в Равенну!" Он выхватил из рук евнуха панцирь и бросил его на пол. Плацидия стиснула мелкие, острые зубы, ей хотелось крикнуть грубое матросское ругательство, но она удержалась.

Она открыла дверь. Шепот замолк. Подняв голову, она отчетливо, сверху, сказала: "Император болен, он отбывает в Равенну. Он уверен, что вы и без него сумеете достойно наказать этих изменников - хунов". Шепот среди солдат стал слышнее, сквозь него, как огонь уже пробивались отдельные громкие голоса. "Что такое?" - сказала Плацидия и пошла прямо на солдат. Они замолкли и попятились. Плацидия, не торопясь пошла обратно, в дверях остановилась. "Не пускать никого",- приказала она огромному белокурому аллеману. Однажды ночью, доведенная до неистовства бессильными ласками Гонория, она ушла от него и позвала в свою спальню аллемана. Это было только один раз, но он запомнил это навсегда. Он посмотрел на нее сейчас как на Бога и стал у дверей.

Скоро по каменным плитам двора прогремели колеса закрытой кожаной каруццы, простой, без всяких украшений. Император хотел проехать через Рим неузнанным, он не брал с собой ни конвоя, ни свиты. Луна уже зашла. На дворе было пусто, черно, только красные пятна зарева шевелились на дворцовых стенах, поблескивая в зрачках лошадей. Гонорий вышел из маленькой боковой двери, он прижимал к груди своего петуха, под ногами у него вертелся его мальтийский щенок.

Вдруг щенок злобно залаял и кинулся в другую сторону двора, где чернели вдоль стен кусты роз. Он жалобно, пронзительно взвизгнул там, потом еще раз и замолк. "Что там такое, что там?" - испуганно сказал император. Евнух, колыхая животом, пошел туда, но через несколько шагов остановился и стал пятиться назад, потом побежал. Все увидели освещенную красным светом огромную собаку, выскочившую из кустов.

Первыми поняли всё лошади: они, храпя, взвились на дыбы и промчались к воротам. Волк постоял секунду, как будто выбирая, потом прыгнул на людей. Император вцепился в руку Плацидии. Евнух упал и, лежа, вопил тонким женским голосом: "Помогите!" От ворот во весь дух бежали часовые. Плацидия успела подумать, что они не добегут - и пусть: лучше так, чем если когда-нибудь убьют солдаты...