Андрей Белый: Петербург

Эпилог "Петербурга" не катарсичен и закрыт, а проблематичен и перспективен. Объяснить это можно как незавершенностью замысла (роман мыслился как вторая часть так и не написанной трилогии "Восток или Запад"), так и монтажной композицией, где часть относительно свободна и самостоятельна в составе целого.

Пушкинские эпиграфы к первой и восьмой главам закольцованы, но дают разные перспективы восприятия основной фабулы. Повествователь в "Медном всаднике" смотрит на происходящее с близкого расстояния, почти в упор: "Была ужасная пора. О ней свежо воспоминанье". Летописец Пимен в "Борисе Годунове" видит все откуда-то издалека, с точки зрения вечности: "Минувшее проходит предо мною... Давно ль оно неслось, событий полно, Волнуяся, как море-окиян? Теперь оно безмолвно и спокойно:

Не много лиц мне память сохранила, Не много слов доходит до меня..."

Между тем в романном мире между "свежим воспоминаньем" и "давно минувшим" проходит всего восемь лет: от октября 1905-го до появляющегося в последнем абзаце эпилога 1913 года. Последняя хронологическая точка романа совпадает с временем публикации книги. И этот год оказывается более символичным, чем, вероятно, предполагал автор "Петербурга".

Потому что в следующем году взорвалась не смешная бомба-сардинница в сенаторском доме. Грохнул мировой взрыв. Исчез с карты город-герой Белого. Через десять лет сменил имя еще раз... Из свежего воспоминанья стал давно минувшим.

"Петербург не существует уже. Жизнь этого города была бюрократической жизнью по преимуществу, и конец его был бюрократическим концом. Возник неведомый и для нашего уха еще чуждо звучащий Петроград. Кончилось не только старое слово и на его месте возникло слово новое, кончился целый исторический период, и мы вступаем в новый, неведомый период", - начинает Бердяев "размышление по поводу романа А. Белого "Петербург"" в 1916 году.

"Теперь нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер", - объявит в 1927 году "являющийся на пороге книги автор" романа К. Вагинова "Козлиная песнь" (заглавие - переведенное с греческого слова "трагедия").

В "Сумасшедшем корабле" О. Форш (1930), "романе с ключом", посвященном причудливой послереволюционной жизни знаменитого Диска - Дома искусств, будет упомянут Инопланетный Гастролер с его "замечательным, совсем иначе озаглавленным" "Романом итогов". Но другой персонаж, Сохатый (за ним угадывается Е. Замятин) сразу раскроет карты, подробно цитируя записную книжку, пересказывающую более раннюю статью самой Форш: "Белый гениально угадал момент для подведения итогов двухвековому историческому существу Петербург - и синтетическому образу - русский интеллигент - перед возникновением с именем Ленинград новых центров влияния и новых людей. Отсюда при подведении итогов обоснованность реминисценций всех крупных творцов, пропущенных через последнее преломление и творческий опыт самого автора. А задание - сдача в летопись мира отжившего исторического существа Петербург и населявшего его интеллигента. Оба рождены Петром, осознаны Пушкиным, через Лермонтова, Гоголя, Достоевского вошли в зрелость.

Это историческое существо Белый похоронил по первому разряду в изумительных словосочетаниях и восьми главах".

Роман о безднах был закончен над бездной. Апокалиптические предчувствия Белого сбылись катастрофически быстро. Написанный в начале "настоящего двадцатого века", "Петербург" стал первой книгой о концах. "Насмешкой горькою обманутого сына" и плачем по эпохе, растянувшимся почти на столетие.

Итоги петербургского периода - разрывы и взрывы. Выходы - бегство, смерть, сумасшествие, забытье...

Того голоса звук?

Нет, конечно, не будет ответа.

Петербург - это сон.

И в двадцатом столетии он провидит - Египет, вся культура - как эта трухлявая голова: все умерло; ничего не осталось.

В разговоре С. Волкова с И. Бродским "Санкт-Петербург: воспоминание о будущем" возникает и беловский мотив. "Почему-то сложилась странная ситуация, когда типично московский по установке и приемам роман Андрей Белого "Петербург" стал считаться чуть ли не образцовым петербургским произведением... Я здесь могу сослаться на авторитет Ахматовой. Она всегда говорила, что в романе Белого ничего петербургского нет", - начинает собеседник. "О Белом я скажу сейчас ужасную вещь: он - плохой писатель. Все, - обрывает поэт. - И главное типичный москвич! Потому что существует достаточное количество и петербургских плохих писателей, но Белый к ним не относится".