Иосиф Бродский - Стихотворения и поэмы (основное собрание)

как вариант лица, свободного от гримасы

искренности, или звезды, отделавшейся от массы.

Они стоят перед нами выходцами оттуда,

где нет ничего, опричь возможности воплотиться

безразлично во что -- в каплю на дне сосуда,

в спички, в сигнал радиста, в клочок батиста,

в цветы; еще поглощенные памятью о "сезаме",

смотрят они на нас невидящими глазами.

Цветы! Наконец вы дома. В вашем лишенном фальши

будущем, в пресном стекле пузатых

ваз, где в пору краснеть, потому что дальше

только распад молекул, по кличке запах,

или -- белеть, шепча "пестик, тычинка, стебель",

сводя с ума штукатурку, опережая мебель.

<1993>

-----------------

x x x

-- Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,

оглядываясь тревожно?

Хочешь сказать, что рогатки метки,

но жизнь возможна?

-- Ах нет, когда целятся из рогатки,

я не теряюсь.

Гораздо страшнее твои догадки;

на них я и озираюсь.

-- Боюсь, тебя привлекает клетка,

и даже не золотая.

Но лучше петь сидя на ветке; редко

поют, летая.

-- Неправда! Меня привлекает вечность.

Я с ней знакома.

Ее первый признак -- бесчеловечность.

И здесь я -- дома.

<1993>

-----------------

x x x

Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.

Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.

И это не комната, где мы сидим, но полюс;

плюс наши следы ведут от него, а не к.

Когда-то я знал на память все краски спектра.

Теперь различаю лишь белый, врача смутив.

Но даже ежели песенка вправду спета,

от нее остается еще мотив.

Я рад бы лечь рядом с тобою, но это -- роскошь.

Если я лягу, то -- с дерном заподлицо.

И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках

и сварит всмятку себе яйцо.

Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.

Это всегда помогало, как тальк прыщу.

Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.

Ты носишь светлые платья. И я грущу.

<1993>

-----------------

Ritratto di donna

Не первой свежести -- как и цветы в ее

руках. В цветах -- такое же вранье

и та же жажда будущего. Карий

глаз смотрит в будущее, где

ни ваз, ни разговоров о воде.

Один гербарий.

Отсюда -- складчатость. Сначала -- рта,

потом -- бордовая, с искрой, тафта,

как занавес, готовый взвиться

и обнаружить механизм ходьбы

в заросшем тупике судьбы;

смутить провидца.

Нога в чулке из мокрого стекла

блестит, как будто вплавь пересекла

Босфор и требует себе асфальта

Европы или же, наоборот, -

просторов Азии, пустынь, щедрот

песков, базальта.

Камея в низком декольте. Под ней,

камеей, -- кружево и сумма дней,

не тронутая их светилом,

не знающая, что такое -- кость,

несобираемая в горсть;

простор белилам.

Что за спиной у ней, опричь ковра

с кинжалами? Ее вчера.

Десятилетья. Мысли о Петрове,

о Сидорове, не говоря

об Иванове, возмущавших зря

пять литров крови.

Что перед ней сейчас? Зима. Стамбул.

Ухмылки консула. Настырный гул

базара в полдень. Минареты класса

земля-земля или земля-чалма

(иначе -- облако). Зурна, сурьма.

Другая раса.

Плюс эта шляпа типа лопуха

в провинции и цвета мха.

Болтун с палитрой. Кресло. Англичане

такие делали перед войной.

Амур на столике: всего с одной

стрелой в колчане.

Накрашенным закрытым ртом

лицо кричит, что для него "потом"

важнее, чем "теперь", тем паче -

"тогда"! Что полотно -- стезя

попасть туда, куда нельзя

попасть иначе.

Так боги делали, вселяясь то

в растение, то в камень: до

возникновенья человека. Это

инерция метаморфоз

сиеной и краплаком роз

глядит с портрета,

а не сама она. Она сама

состарится, сойдет с ума,

умрет от дряхлости, под колесом, от пули.

Но там, где не нужны тела,

она останется какой была

тогда в Стамбуле.

<1993>

* Ritratto di donna: Женский портрет (итал.). (прим. в СИБ)

-----------------

Храм Мельпомены

Поднимается занавес: на сцене, увы, дуэль.

На секунданте -- коричневая шинель.

И кто-то падает в снег, говоря "Ужель".

Но никто не попадает в цель.

Она сидит у окна, завернувшись в шаль.

Пока существует взгляд, существует даль.

Всю комнату заполонил рояль.

Входит доктор и говорит: "Как жаль..."

Метель за окном похожа на вермишель.

Холодно, и задувает в щель.

Неподвижное тело. Неприбранная постель.

Она трясет его за плечи с криком: "Мишель! Мишель,

проснитесь! Прошло двести лет! Не столь

важно даже, что двести! Важно, что ваша роль

сыграна! Костюмы изгрызла моль!"