Камиль Зиганшин - Боцман

Приставив лестницу, и забравшись наверх, он окаменел: пушнина - труды многих дней, была превращена в лохмотья, пересыпанные мукой, сухим молоком и сахаром.

Как же так? Что за напасть на мою голову? - убито прошептал он.

Разбирая остатки пушнины. Жила немного успокоился. Самое ценное соболя, норки, а главное, личный заказ скупщика - три выдры, были целы.

Кто мог так напакостить? - ломал голову промысловик.- Ни од

ному зверю по столбам сюда не влезть. Разве что медведь, но тот спит, да и лабаз не разрушен. Неужели?..- вспотев от этой мысли, он посмотрел в сторону Белых скал.

С этого дня в Жилу вселился суеверный, почти панический страх. Из зимовья не то что на охоту, даже за дровами или водой он выходил неохотно, с трудом преодолевая гнет кошмарных сцен, разыгрываемых воспаленным воображением. Ходил по лыжне, постоянно озираясь. Всюду: и в древесных наростах, и в причудливых изгибах стволов, и в разросшихся кустах, ему чудились затаившиеся оборотни. Он изводил патроны на любое подозрительное очертание, любое едва заметное движение, любой сомнительный звук.

Задерганные нервы были на грани срыва. Охотник давно подумывал о том, что надо бы сматываться, но упрямое желание возместить убытки пересиливало страх. Скрепя сердце, он все откладывал выход и не напрасно - пушная копилка быстро пополнялась.

Страх же все усиливался, не отпуская ни на минуту. В конце концов доведенный до отчаяния Жила наметил завершающие обходы, чтобы снять ловушки, рассторожить пасти. Начал он с Нижнего путика.

Шел тяжело, весь словно скованный ожиданием беды. Ружье не выпускал ни на секунду. Даже добычу из ловушки ухитрялся вынимать одной рукой и, как привороженный, все поглядывал на Белые скалы, уверенный, что беда нагрянет именно оттуда.

А когда налетел и завыл в старых дуплах ураганный ветер, он уже не сомневался в неотвратимости расплаты за покушение на покой этих мест. Темные деревья, казалось, задвигались, угрожающе скрипя, замахали ветвями лапами. Напряженное состояние последних дней достигло предела и Жила совершенно потерял самообладание. В этот момент одна улежавшаяся снежная глыба, сорвавшись с толстого сука, пронеслась прямо перед его носом и чуть не выбила из рук ружье. Охотник сжался от ужаса, попятился, прилип спиной к стволу и, широко раскрыв глаза, оцепенело уставился на... разлохмаченный шлейф дыма. Вид быстро несущихся со стороны ключа черных клубов медленно выводил Жилу из парализованного состояния. Когда до него, наконец, дошло, что может так дымить, он, позабыв обо всем, помчался к стану. На бегу пытался вспомнить, хорошо ли закрыл поддувало, убрал ли от печки смолистые щепки. Наконец, весь мокрый взлетел на увал, откуда хорошо видно зимушку и, о ужас, - на ее месте бесновался красный венец пламени.

Жила, с разрывающим нутро воем, упал на снег и забился в истерике. Он был сражен не столько видом полыхавшего зимовья (Черт с ним - все равно больше не охотиться), сколько сознанием того, что вот так глупо сгорели все его труды - опасаясь повторного налета на лабаз, Жила перенес пухлые связки пушнины в зимовье...

Рысь, во время очередного визита к Рыжебородому, обнаружила на месте его логова черный круг земли с железной покореженной печкой посередине, да обледенелую топанину следов. Одинокая колея уходила к поселению людей.

Боцман, конечно, не знал, какая именно трагедия постигла его врага, но даже ему было ясно, что тот лишился логова и покинул это место. Боцман был удовлетворен, но теперь ему не давал покоя вопрос: "Куда же ушел Рыжебородый? Может, он где-то поблизости?" Озабоченный кот направился по следу.

Парная колея тянулась по широко прорубленной тропе вдоль подножья отрогов почти прямо, не углубляясь в распадки. На второй день пути кот перевалил по затяжному тягуну на противоположный от Белых скал склон Главного хребта. Здесь тропа Рыжебородого слилась с тропами других промысловиков и вилась хорошо накатанной дорогой по берегу торосистой, изъеденной промоинами реки, то приближаясь, то удаляясь от ее русла.

Эти места Боцману были знакомы: если сделать вверх по течению еще один переход, то можно выйти прямо к поселению людей, в котором его лечил добрый Крючконос.

Дальше кот не пошел. Сомнений не осталось - враг покинул окрестности Белых скал.

И в самом деле, ни весной, ни летом никто не нарушал покоя и великолепия здешних мест. Боцман вольно жил в царстве Белых скал, ощущая себя самой важной частью этого светлого, прекрасного мира.