Янка Брыль - На Быстрянке

Вдруг рождалась тревога: а что она скажет, как решится их судьба - и уже совсем, совсем скоро...

Думалось и о том, что не стоит, может быть, отдавать ей это нелепое, ребячье письмо, что лучше бы ему...

Но вот за хатой чирикнул велосипедный звонок.

Студент оглянулся и, точно поднятый сигналом, встал.

- А знаешь, кто приехал, Толя?

Это была она.

Следом за Людой из-за угла хаты, ведя велосипед, вышел мужчина.

Толя узнал Аржанца.

В белой вышитой рубашке, без шапки, бывший комиссар поднял руку и, помахав в знак приветствия, крикнул:

- Здорово, Климёнок! Будет тебе валяться!

Первым чувством, вызванным у Толи встречен с Аржанцом, была все та же досада: вот снова между ним и Людой, словно подосланный насмешливой судьбой, появился третий.

Они прислонили велосипеды к стене и уже шли сюда. А Толя двинулся навстречу, приветливой улыбкой отгоняя неуместную досаду, уже осужденную им, но с которой он еще не вполне справился.

- Ну, писатель, здравствуй! - сказал Аржанец, протягивая руку.

- Да что вы, Сергей Григорьевич, откуда вы взяли...

- Как это откуда? А в руках у тебя что? Ишь, какую томину выдумал!

- Это работа Максима, - сказала Люда. - Толя ее читает.

- А ну-ка...

Аржанец взял у Толи рукопись.

- Ой, я пойду, - всполошилась хозяйка. - И вы здесь не застревайте: вон папа ждет.

Толя украдкой посмотрел ей вслед - светлый плащик разлетался над загорелыми быстрыми ножками, легко топтавшими густую низкую траву.

- Лесок, сосна! - говорил тем временем Аржанец, пуская из-под пальца страницы толстой рукописи. - Ну как, хорошо?

- По-моему, хорошо, - ответил, приходя в себя, Толя.

- Мы это, брат, тоже почитаем. Впрочем, вы же, черти, завтра уезжаете... На, брат, держи. Потом посмотрим. Идем, старик ждет.

Дядька Антось стоял на пороге.

- Здорово, Сергей! - сказал он. - Вот и славно, что догадался заехать. Мы с тобой, гляди, только на собраниях каких в Бобровичах и видимся. А я что-то начал поскрипывать...

- Вы - поскрипывать? От кого я это слышу? Дуб белорусский, Антось Данилович! Кому ж тогда жить, как не вам!

- А-а! - махнул рукой старик. - Был дуб, да свое отшумел. Пойдем-ка лучше в хату.

В сенцах их встретила Люда. Уже переодевшаяся, в фартучке, с пустым ведром в руке. Она пропустила в дом старика и Аржанца, хотела пропустить и Толю, но он стоял как завороженный.

- Ну что же ты, иди, - проговорил он, и краска проклятой его всегдашней застенчивости набежала на лицо.

Волнение, должно быть, передалось и Люде. Она взглянула на него - на миг встретились глазами, чуть заметным движением тряхнула головой, покраснела и, потупившись, перешагнула высокий порог.

- Люда, - тихо окликнул Толя, выходя следом за ней.

Она остановилась.

- Тебе...

Еще не успев взять записку, она узнала его почерк.

- Ой, ну тебя! - шепнула первое, что попалось на язык, взяла письмо и поспешно спрятала его на груди, за вырезом платья.

В это время, только чуть опоздав, из-за угла хаты показался весь запыленный мукой мукомол Иван. Но Люда уже шла по тропинке к реке.

- Что, бог гостей послал? - спросил Иван.

"Поздно ты, брат, явился, - с усмешкой подумал Толя. - Не успел помешать. Всё!.."

И сказал:

- Идем в хату. Приехал, Иван Иванович, дорогой гость.

- Он-то дорогой, а я - непрошеный, - улыбнулся мукомол. - Да и некогда. Я к старику за французским ключом.

...На кладке, за ольховым кустом, Люда оглянулась. Никого, только деревья, небо и вода... А может, только так кажется? А что, как выйдет кто-нибудь да увидит?

Люда опустила прижатую к груди руку и прошептала:

- Ну вот... глупенький мой... Ну вот...

Сказала и снова тревожно оглянулась.

Тихо. Только стрижи летают да мельница неустанно грохочет. Но это всегда так. А вот на нос Толиной лодки, приютившейся немного поодаль, присела желтогрудая птичка. И не боится никого. Щебечет что-то, а потом гляди ты! - вскочила в лодку, где собралось немного нагревшейся за день воды, и купается, только брызги с крылышек летят...

- А я уже думала - так и уедешь, - шепнула Люда, глядя на лодку.

Птичка вспорхнула и улетела. Девушка взяла ведро и склонилась с ним над водой.

- А ты не уехал, - тихонько говорила она. И тут увидела себя в воде свое лицо, упавшие на щеки волосы, глаза. И стало как-то по-особенному радостно, и немного стыдно, и немного смешно... и страшновато...

- Ворожишь, Людочка? - сама у себя спросила она, и глазам ее неожиданно стало тепло от слез. - Не ворожи. О чем же еще, ты думаешь, он пишет?..

Засмеявшись, она опустила ведро на свое отражение в воде. Ведро взбунтовало зеркальную гладь, наполнилось и поднялось над кладкой в маленькой сильной руке.