Мы уходим от нее ночью. И на улице подшучиваем над мичманом, который загадочно улыбается.
Утром я не нахожу свои перчатки. Мне очень жаль их. Это английские замшевые перчатки.
Должно быть, я оставил их у Д.
По телефону я звоню Д. В ответ я слышу продолжительный смех. Сквозь смех она говорит мне:
- Ах, это ваши перчатки? Я почему-то была уверена, что это перчатки мичмана...
Я захожу к ней в назначенный час. Она не отпускает меня, и мы пьем чай в ее будуаре.
Попив чай, она склоняет голову мне на грудь. И я ухожу от нее через три часа.
В передней она подает мне мои замшевые перчатки.
- Вот ваши перчатки, плутишка,- говорит она, улыбаясь.- Согласитесь сами, что это немножко наивный прием - оставить перчатки, чтоб потом прийти к даме.
Я бормочу извинения. Смеясь, она грозит мне пальцем. Вздохнув, говорит:
- Как видите, я оценила вашу милую уловку. Вы предприимчивы. Я не ожидала этого от вас...
- Мадам,- говорю я,- уверяю вас... Я случайно забыл перчатки... Я не имел никаких намерений...
Я пожалел о том, что я так сказал. Лицо ее стало некрасивое, желтое, почти старое.
- Ах, вот как,- сказала она сквозь зубы.- В таком случае я очень сожалею... О, пусть мне это будет уроком!
Она меня больше не приглашала к себе. Я бы так же поступил на ее месте.
ДОРОГИ ВЕДУТ В ПАРИЖ
В кресле против меня французский полковник. Чуть усмехаясь, он говорит:
- Завтра, в двенадцать часов дня, вы можете получить паспорт. Через десять дней вы будете и Париже... Вы должны благодарить мадемуазель Г. Это она оказала вам протекцию.
- Я не просил об этом мадемуазель Р.,- говорю я полковнику.
Прищурившись, он смотрит на меня.
- Ах, вот как,- говорит он.- В таком случае изините, я не знал, что это идет вразрез с вашим желанием.
Я говорю:
- Я не собираюсь никуда уезжать, полковник. Это недоразумение.
Пожав плечами, он говорит: - Мой друг, вы отдаете себе отчет, что происходит в вашей стране?.. Прежде всего ато небезопасно для жизни пролетарская революция... Мы здесь, в Архангельске, чувствуем это еще не в такой степени... Вы должны подумать. Я завтра ожидаю вас в двенадцать.
- Хорошо, я подумаю, - говорю я. Хотя мне нечего думать. У -меня нет сомнении. Я не могу и не хочу уехать из России. Я ничего но ищу в Париже.
Вечером ко мне приходит мадемуазель Р. Она француженка. Она не очень хороша собой. Но она очень веселая и смешливая. Кое-что я не понимаю в ней. Она всякий раз берет из пепельницы мой окурок папиросы и прячет его в сумку. "Это на память", - говорит она. Я не могу ее отучить от этой дурной манеры. Вероятно, она провинциалка. Но она утверждает, что она родилась в Париже.
Она спрашивает меня, видел ли я полковника. Я ей рассказываю все, что было. Она немного раздражена. Сердито говорит:
- Это глупо. Все ваши уезжают. Вы здесь все равно не останетесь. Дороги ведут в Париж.
Восторженно она говорит о Париже и о том, как мы сказочно там будем жить.
Я спускаю ее с облаков. Я говорю ей:
- В таком случае зачем же вы уехали из Парижа? Вы здесь всего гувернантка, учительница. А там вы будете швея.
Она говорит:
- Я приехала сюда к миллионеру. Это интересно... А там я буду не швея, а кокотка.
Мы смеемся.
У ВОРОТ
Я взбегаю на третий этаж одним духом. Сердце мое колотится.
Я звоню у Надиных дверей. Никто не отворяет. Я стучу в дверь сначала тихо. потом стучу ногой.
Открывается соседняя дверь.
- Вам нужно В.? - спрашивает старуха.- Они все уехали.
- Куда?
- Не знаю. Спросите дворника.
Я стою у ворот. Передо мной дворник. Он узнал меня. Улыбается.
- Все В. уехали,- говорит он почти радостно.
- Когда?
- В том месяце. В феврале.
- А вы не знаете, кула они уехали?
- Куда ж они могли уехать? К белым... Ну, так ведь папаша - генерал... А тут ваших дробили - красота!.. Конечно, уехали...
Должно быть, увидев смятение на моем лице, дворник сочувственно вздыхает.
- Да вы по ком страдали-то? - спрашивает он.- Что-то я не помню - по Наденьке или по Катеньке.
- По Наденьке.
- Очень милая госпожа,- говорит он.- Папа - генерал, супруг помещик... Ясно... Взяла младенца и уехала.
- Разве у нее был ребенок?
- Я же говорю - взяла только что родившегося ребенка и уехала.
Я иду домой. Весь мир мне кажется тусклым.
В ПОДВАЛЕ
Я сижу на низеньком табурете. На моих коленях чей-то потрепанный сапог. Рашпилем я подравниваю только что прибитую кожу подметки. Я сапожник. Мне нравится эта работа. Я презираю интеллигентский труд - это умственное ковыряние, от которого, должно быть, исходят меланхолия и хандра.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу