Вацлав Михальский: Одинокому везде пустыня

Мария согласно кивала, дескать, и я рада, а на душе у нее заскребли такие кошки, что хоть вой, хоть криком кричи! Как пьяная, спустилась она в каюту Николь. Ульяна тем временем осматривала яхту в сопровождении инженера-механика.

- Слушай, - Мария взяла Николь за плечо, - слушай! - Ее светло-карие дымчатые глаза потемнели и косили. - Слушай, а его нельзя достать оттуда?

- Ну ты сумасшедшая еще больше, чем я! - в восторге вскричала Николь. - Я тебя обожаю! Сейчас же поеду к начальнику училища - чем черт не шутит, когда Бог спит!

Николь стремглав выскочила из каюты, сбежала по трапу на пирс. Встречавший их на вокзале водитель дремал в авто в ожидании новых распоряжений. Она скомандовала коротко и четко: "В училище!"

Однако Николь вернулась ни с чем. Бог, видимо, не спал.

- Они ушли к берегам Марокко, это надолго. Ничего сделать нельзя. Если, конечно, ты не хочешь испортить ему жизнь.

- Прости меня, дуру, - чуть слышно сказала Мария. - Ладно, поплыли в Бизерту.

Через час яхта вышла в открытое море. По этому времени года день выдался удивительно тихим. На море стоял полный штиль. Шли на дизельных моторах. Недалеко от яхты проплыл к марсельской гавани огромный румынский сухогруз "Адреал"*.

- Адреал, какое странное имя, - сказала Мария, - захочешь, не забудешь.

Сухогруз прошел совсем близко, так, что волна от него достала до яхты "Николь" и резко ударила в борт.

- О-ля-ля! - вскрикнула Николь и ухватилась за Марию и за Улю, которые стояли рядом с нею на палубе, наслаждаясь морем, свежим воздухом, неярким осенним солнцем. Николь покрепче обняла своих спутниц за талии и вдруг сказала: - А мы, как три сестры. Если я сестра Мари, а Мари - сестра Ули, то, значит, и Уля - моя сестра, правильно?!

- Логично! - засмеялась Мария, уже отошедшая от своего полуобморочного состояния, взявшая себя в руки. - Да, три сестры! Теперь мы сила!

- Да! - подхватила Николь. - Мы - сила! - Глаза ее загорелись, ей очень нравилось быть старшей среди трех сестер. - Да-да-да, - продолжала Николь. - Помнишь, Мари, как ты играла в пьесе про трех сестер и про русских военных? Одна сестра была в синем платье, вторая в черном, а ты в белом.

- "Три сестры" - это пьеса Чехова, - сказала Мария.

- Может быть, - отвечала Николь, - я не запоминаю ваши русские фамилии, по-моему, они все у вас одинаковые.

- Еще чего! - вдруг вступила в разговор Уля, до этого стеснявшаяся Николь. - Это так кажется. Например, нам ведь кажется, что все китайцы на одно лицо, а китайцам - что все европейцы.

- Как ты была прекрасна в белом! - поворачиваясь к Марии, восторженно произнесла Николь. - О, как ты была свежа и прекрасна! И он, русский адмирал, был прекрасен, - вспомнила Николь адмирала дядю Пашу, распятого на сцене между чеховскими сестрами Машей и Ириной - между его женой Дарьей в черном платье и Марией - в белом.

Мария тоже вспомнила дядю Пашу, но не остро, а как-то так, фоном, хотя и подумала: "Наверное, я люблю его до сих пор. Наверное. Несмотря ни на что…" Она имела в виду, конечно же, юного Михаила, который стал для нее наваждением…

Море расстилалось спокойное, ровное на многие километры вокруг, и было видно далеко в глубину… А может быть, так лишь казалось Марии от того, что она всматривалась в толщу вод не одними только глазами, а и всей душой. Где-то там плавает ее Михаил… и ее ли? А море какое большое, а какая толща воды, а сколько там живет рыб, моллюсков и всякого прочего водяного народа, сколько подводных скал, рифов, впадин, и среди всего этого подводного царства плавает в железном ящике ее царевич… Господи, помоги ему!