Иван Тургенев: Дым

- Ну, а Россию, Созонт Иваныч, свою родину, вы любите ?

Потугин провел рукой по лицу.

- Я ее страстно люблю и страстно ее ненавижу.

Литвинов пожал плечами.

- Это старо, Созонт Иваныч, это общее место.

- Так что же такое? Что за беда? Вот чего испугались ! Общее место! Я знаю много хороших общих мест. Да вот, например: свобода и порядок - известное общее место.

Что ж, по-вашему, лучше, как у нас: чиноначалие и безурядица? И притом, разве все эти фразы, от которых так много пьянеет молодых голов: презренная буржуазия, souverainite du peuple, право на работу,- разве они тоже не общие места? А что до любви, неразлучной с ненавистью .

- Байроновщина,- перебил Литвинов,- романтизм тридцатых годов.

- Вы ошибаетесь, извините-с; первый указал на подобное смешение чувств Катулл, римский поэт Катулл две тысячи лет тому назад. Я это у него вычитал, потому что несколько знаю по-латыни, вследствие моего, если смею так выразиться, духовного происхождения. Да-с; я и люблю и ненавижу свою Россию, свою странную, милую, скверную, дорогую родину. Я теперь вот ее покинул: нужно было проветриться немного после двадцатилетнего сидения за казенным столом, в казенном здании; я покинул Россию, и здесь мне очень приятно и весело; но я скоро назад поеду, я это чувствую. Хороша садовая земля... да не расти на ней морошке!

- Вам весело, вам приятно, и мне здесь хорошо,- сказал Литвинов,- и я сюда учиться приехал; но это не мешает мне видеть хоть бы вот подобные штучки...Он указал на двух проходивших лореток, около которых кривлялось и картавило несколько членов Жокей-клуба, и на игорную залу, набитую битком, несмотря на позднее время дня.

- Да кто же вам сказал, что и я слеп на это? - подхватил Потугин.- Только, извините меня, ваше замечание напоминает мне торжествующие указания наших несчастных журнальцев во время Крымской кампании на недостатки английского военного управления, разоблаченные "Тэймсом". Я сам не оптимист, и все человеческое, вся наша жизнь, вся эта комедия с трагическим концом не представляется мне в розовом свете; но зачем навязывать именно Западу то, что, быть может, коренится в самой нашей человеческой сути? Этот игорный дом безобразен, точно; ну, а доморощенное наше шулерство небось красивее ? Нет, любезнейший Григорий Михайлович, будемте посмирнее да потише: хороший ученик видит ошибки своего учителя, но молчит о них почтительно; ибо самые эти ошибки служат ему в пользу и наставляют его на прямой путь.

А если вам непременно хочется почесать зубки насчет гнилого Запада, то вот бежит рысцой князь Коко; он, вероятно, спустил в четверть часа за зеленым столом трудовой, вымученный оброк полутораста семейств, нервы его раздражены, притом я видел, он сегодня у Маркса перелистывал брошюру Вельйо... Отличный вам будет сооеседник !

- Да позвольте, позвольте,- поспешно проговорил Литвинов, видя, что Потугин приподнимается с места.- Я князя Коко знаю очень мало и, уж конечно, предпочитаю беседу с вами...

- Очень вам благодарен,- перебил его Потугин, вставая и раскланиваясь,- но я уже так-таки многонько беседовал с вами, то есть, собственно, говорил я один, а вы, вероятно, сами по себе заметили, что человеку всегда как-то совестно и неловко становится, когда он много наговорит - один. Особенно так, с первого раза: вот, мол, я каков, посмотри! До приятного свиданья... А я, повторяю, очень рад моему знакомству с вами.

- Да постойте, Созонт Иваныч, скажите, по крайней мере, где вы живете и долго ли здесь намерены остаться?

Потугина как будто слегка покоробило.

- С неделю я еще останусь в Бадене, а впрочем, мы можем сходиться вот тут, у Вебера или у Маркса. А не то я к вам зайду.

- Все-таки мне нужно знать ваш адрес.

- Да. Но вот что: я не один.

- Вы женаты? - внезапно спросил Литвинов.

- Нет, помилуйте... зачем так несообразно говорить?..

Но со мной девица.

- А! - с вежливою ужимкой, как бы извиняясь, промолвил Литвинов и потупил глаза.

- Ей всего шесть лет,- продолжал Потугин.- Она сирота... дочь одной дамы... одной моей хорошей знакомой. Уж мы лучше будем сходиться здесь. Прощайте-с.

Он нахлобучил шляпу на свою курчавую голову и быстро удалился, мелькнув раза два под газовыми рожками, довольно скупо освещающими дорогу, ведущую к Лихтенталевской аллее.

VI

"Странный человек! - думал Литвинов, направляясь к гостинице, в которой остановился.- Странный человек! Надо будет отыскать его". Он вошел в свою комнату: письмо на столе бросилось ему в глаза. "А! от Тани!" - подумал он и заранее обрадовался; но письмо было из деревни, от отца. Литвинов сломил крупную гербовую печать и принялся было читать...Сильный, очень приятный и знакомый запах поразил его. Он оглянулся и увидел на окне в стакане воды большой букет свежих гелиотропов. Литвинов нагнулся к ним не без удивления, потрогал их, понюхал ... Что-то как будто вспомнилось ему, что-то весьма отдаленное... но что именно, он не мог придумать. Он позвонил слугу и спросил его: откуда взялись эти цветы?