Иван Тургенев - Новь

- Вы видели у меня этого господина? - начал он. - Мы с ним условились. Я еду к нему на кондицию. Его имение в С...ой губернии, возле самого С.

По лицу Машуриной мелькнула радостная улыбка.

- Возле С.! Так мы, может быть, еще увидимся. Может быть, нас туда пошлют. - Машурина вздохнула. - Ах, Алексей Дмитрич...

- Что? - спросил Нежданов.

Машурина приняла сосредоточенный вид.

- Ничего. Прощайте! Ничего.

Она еще раз стиснула Нежданову руку и удалилась.

"А во всем Петербурге никто ко мне так не привязан, как эта... чудачка! подумалось Нежданову. - Но нужно ж ей было мне помешать... Впрочем, все к лучшему!"

Утром следующего дня Нежданов отправился на городскую квартиру Сипягина, и там, в великолепном кабинете, наполненном мебелью строгого стиля, вполне сообразной с достоинством либерального государственного мужа и джентльмена, сидя перед громадным бюро, на котором в стройном порядке лежали никому и ни на что не нужные бумаги, рядом с исполинскими ножами из слоновой кости, никогда ничего не разрезывавшими, - он в течение целого часа выслушивал свободомыслящего хозяина, обдавался елеем его мудрых, благосклонных, снисходительных речей, получил наконец сто рублей задатка, а десять дней спустя тот же Нежданов, полулежа на бархатном диване в особом отделении первоклассного вагона, о бок с тем же мудрым, либеральным государственным мужем и джентльменом, мчался в Москву по тряским рельсам Николаевской дороги.

V

В гостиной большого каменного дома с колоннами и греческим фронтоном, построенного в двадцатых годах нынешнего столетия известным агрономом и "дантистом" - отцом Сипягина, жена его, Валентина Михайловна, очень красивая дама, ждала с часу на час прибытия мужа, возвещенного телеграммой. Убранство гостиной носило отпечаток новейшего, деликатного вкуса: все в ней было мило и приветно, все, от приятной пестроты кретонных обоев и драпри до разнообразных очертаний фарфоровых, бронзовых, хрустальных безделушек, рассыпанных по этажеркам и столам, все мягко и стройно выдавалось - и сливалось - в веселых лучах майского дня, свободно струившихся сквозь высокие, настежь раскрытые окна. Воздух гостиной, напоенный запахом ландышей (большие букеты этих чудесных весенних цветов белели там и сям), по временам едва колыхался, возмущенный приливом легкого ветра, тихо кружившего над пышно раскинутым садом. Прелестная картина! И сама хозяйка дома, Валентина Михайловна Сипягина, довершала эту картину, придавала ей смысл и жизнь. Это была высокого росту женщина, лет тридцати, с темно-русыми волосами, смуглым, но свежим, одноцветным лицом, напоминавшим облик Сикстинской Мадонны, с удивительными, глубокими, бархатными глазами. Ее губы были немножко широки и бледны, плечи немного высоки, руки немного велики... Но за всем тем всякий, кто бы увидал, как она свободно и грациозно двигалась по гостиной, то наклоняя к цветам свой тонкий, едва перетянутый стан и с улыбкой нюхая их, то переставляя какую-нибудь китайскую вазочку, то быстро поправляя перед зеркалом свои лоснистые волосы и чуть-чуть прищуривая свои дивные глаза, - всякий, говорим мы, наверное, воскликнул бы про себя или даже громко, что он не встречал более пленительного создания!

Хорошенький кудрявый мальчик лет девяти, в шотландском костюме, с голыми ножками, сильно напомаженный и завитой, вбежал стремительно в гостиную и внезапно остановился при виде Валентины Михайловны.

- Что тебе, Коля? - спросила она. Голос у ней был такой же мягкий и бархатный, как и глаза.

- Вот что, мама, - начал с замешательством мальчик, - меня тетушка прислала сюда... велела принести ландышей ... для ее комнаты... у нее нету...

Валентина Михайловна взяла своего сынишку за подбородок и приподняла его напомаженную головку.

- Скажи тетушке, чтобы она послала за ландышами к садовнику; а эти ландыши - мои... Я не хочу, чтобы их трогали. Скажи ей, что я не люблю, чтобы нарушались мои порядки. Сумеешь ли ты повторить мои слова?

- Сумею... - прошептал мальчик.

- Ну-ка скажи.

- Я скажу... я скажу... что ты не хочешь.

Валентина Михайловна засмеялась. И смех у нее был мягкий.

- Я вижу, тебе еще нельзя давать никаких поручений. Ну, все равно, скажи, что вздумается.

Мальчик быстро поцеловал руку матери, всю украшенную кольцами, и стремглав бросился вон.

Валентина Михайловна проводила его глазами, вздохнула, подошла к золоченой проволочной клетке, по стенкам которой, осторожно цепляясь клювом и лапками, пробирался зеленый попугайчик, подразнила его концом пальца; потом, опустилась на низкий диванчик и, взявши с круглого резного столика последний No "Revue des Deux Mondes", принялась его перелистывать.