Светлана Васильева - И романтические розы

- Дайте, пожалуйста, семьдесят восемь шестьдесят. Находился в участке, выпущен на свободу. Пожал-ста... Семьдесят восемь шестьдесят,- отчетливо произнес мальчик.

И розы сует.

Небо в это время стало как рентгеновский снимок, с белыми разводами грудной клетки,- дышало сквозь пелену... А дрожь не унимается, растет, как осиновый лист на ветру трепещет - Господи, если ты есть! Все дрожит и просит: если кто-нибудь есть, отзовись! Ну, пожалуйста, ведь где-то же ты есть... И небо так близко-близко, можно запрыгнуть. Отзовись из мглы небесной, во мгле сокрытая!.. Но мгла обтекает и слева, и справа, пространство по краям совсем скруглилось до палубы корабля и плывет, плывет куда-то вместе с нами, но куда? Земля - круглая, сейчас мы с нее окончательно скатимся, прямо в чрево громадной рыбины, на которой все покоится... Если ты есть! Хоть слово... Хочешь, я встану на высокую скамейку и загляну туда, за край корабля, чтобы только разок увидеть тебя, в дыму и гари, во вселенской пелене, в последнем земном потопе? Ох, мамочки!..

Наконец-то хотелось только одного - уместиться, задержаться в этой единственной, чувствительнейшей точке пространства, где и надлежало тебе быть всегда, на которую изнутри тебя сейчас же откликается то, что изначально там существовало, помимо этого утра, помимо твоей дрожи и трепета.

- Семьдесят восемь шестьдесят - и больше не грешить,- сказал мальчик.- Иди и не греши...

И я пошла - по известковому розовеющему плато, по цветущему плоскогорью, по ступеням прибрежных скал, мимо черной виселицы. Но в селения не заходила и в дома людей не стучалась. И не рассказывала никому.

Никому не скажу, решила я, а то засмеют. Но все-таки доложила утром семинаристам и тут же получила порицание. Небось на родине тебе в пять часов утра роз никто не подарит - зачем не взяла? И почему не позвала ангела с собой - не прикоснулась, не предложила переночевать у нас в кухне на маленьком диванчике? Уместился бы как раз в своем плаще и с сабелькой.

Я только то не открыла, что один цветок все-таки себе оставила, одну розу единственную. Она у меня в кармане.

Получив от Татьяны это последнее сообщение, я уж и не знала, что думать. Не знала и того, скоро ли вернется моя соотечественница, и вернется ли она вообще, чтобы попасть прямо с корабля на бал... Вот так сюрприз, никак не ожидали! Мосье Трике, в очках и рыжем парике, споет для другой героини свой куплет: "Никогда не быть скушна, больна... Расцветайт..."

Выходить ей теперь каждое утро на высокий откос, что над обрывом, где черная башня и золотой петух, и кричать, кричать в открытое небо:

- Айфур! Айфур!

А мне отвечать: Готланд, Готланд. Держа в щепотке багряный, уже погасший розовый прах.

Ви роза, бель Та-ти-а-на-а.