Невыносимо холодно. Масса снега, под которым мы погребены, заглушает звуки бури, но холод пронизывает до костей. Белянка сделалась очень нетерпелива, но все-таки ей лучше здесь, чем было в хлеву. Дедушка уверяет, что только самый сильный холод может проникнуть в нашу хижину, которая очень хорошо построена. Он предполагает, что ветер подул с севера.
Вчера мы пережили страшный день; еще сегодня я не могу спокойно писать о том, что было.
И до сих пор мы не знаем, вполне ли освободились от опасности.
Это было утром, в то время как я доил Белянку. Сначала она стояла, как всегда, совершенно спокойно, но вдруг насторожила уши и задрожала всем телом.
– Что с тобой, Беляночка? – спросил я, лаская ее.
В ту же минуту раздался страшный вой совсем близко от нас, как будто над самыми нашими головами.
– Волки! – вскричал я в ужасе.
– Тише, постарайся успокоить Белянку, – сказал шепотом дедушка, подойдя к нам.
Вой продолжался все так же близко.
– Что будет с нами, если волки проберутся к окну или к двери? – проговорил дедушка.
– А вы думаете, что они еще не пробрались?
– Надеюсь. Но говори тише и старайся успокоить Белянку, она может привлечь их своим блеянием.
Но Белянка, вероятно, знала это лучше нас, потому что не издавала ни одного звука, только продолжала дрожать всем телом.
Я обнял ее за шею и крепко прижался к ней, дедушка сел возле нас и положил руку мне на плечо.
Я смотрел на его спокойное, ясное лицо, чтобы самому набраться мужества.
Все, что я испытал до сих пор, казалось мне ничтожным в сравнении с тем отчаянием, в котором мы пробыли почти весь этот день.
Мы провели его около Белянки, прислушиваясь к неумолкающему вою волков.
Была минута, когда я думал, что уже настал наш последний час: так близко раздался их ужасный рев.
– Они разгребают снег и сейчас будут здесь, – в ужасе прошептал я, прижимаясь к дедушке.
– Нет, голубчик, я думаю, они не найдут нас. Вероятно, они нашли поблизости какую-нибудь падаль и ссорятся, разрывая ее. Обыкновенно в это время года волки уходят с гор в долины, потому что им здесь нечем питаться. Бог даст, они нас только попугают своим воем, да и уйдут. Какое счастье, что они не пришли в то время, когда ты сгребал снег – тогда дело было бы плохо.
– Долго ли нам еще жить в таком страхе?! – грустно проговорил я. – Зима еще только начинается, холод все усиливается – мы никогда не выйдем отсюда.
До вечера не прекращался вой.
Мы решились лечь спать, но я долго не мог заснуть от страха.
Ночью волки, вероятно, ушли, но в ушах все еще раздается их вой. Дедушка говорит, что мне это только кажется. Должно быть, он прав. Белянка совершенно спокойна, она ест и спит по-прежнему. Думаю, что и мне можно успокоиться.
Итак, я лишен теперь последнего удовольствия и должен безвыходно сидеть в этой темнице. Я не смею даже и подумать о том, чтобы выйти на воздух и разгребать снег, как прежде. А я так радовался на окно, в которое проникал свет, и на то, что дедушка мог видеть солнышко. Теперь все кончено, – мы не видим ничего, кроме стен нашей хижины, и даже боимся открывать затворку, потому что труба так низка, что приходится почти вровень с крышей, и отверстие ее достаточно велико, так что волки, если они бродят еще поблизости, могут попасть через него к нам в хижину.
Дедушка упрекает меня за то, что я поддаюсь унынию, и говорит, что он не узнает меня и не понимает, куда девались моя бодрость и терпение.
Он прав – я сам недоволен собою.
Сегодня воскресенье. Как-то проводят его наши друзья и соседи? Думают ли они о нас? Конечно, если отец с ними. Но если он погиб, тогда, наверно, все позабыли о нас, мы для них умерли.
В деревне спокойно ждут зимы, веселятся, ходят друг к другу в гости, беседуют у ярко горящего огня.
Никогда я не думал о том, как нужно человеку общество других людей. И работать, и веселиться приятнее с другими, чем одному. Какое счастье оказывать друг другу взаимные услуги!
Ах, если бы я мог вдруг очутиться в деревне, среди своих! Но неужели они не думают о том, как мы страдаем здесь, и не постараются спасти нас!
Козье молоко, кусочек черствого хлеба и несколько вареных картофелин с солью – вот все, чем мы питаемся все время. И картофель нам нужно очень беречь – его немного. Иногда для разнообразия мы печем его в золе.
Я несколько раз уговаривал дедушку сварить себе кофе, но он страшно бережет наш маленький запас. А между тем он чувствует себя плохо последние дни. Сегодня наконец мне удалось уговорить его. Я знаю, что он любит кофе, и правда, он пил его с наслаждением. Он хотел поделиться со мною, но я отказался. К чему мне кофе? Для меня совершенно достаточно молочной пищи, а старому человеку очень тяжело отказываться от своих привычек. Пастухи в горах очень часто питаются одним молоком и сыром, и это вовсе не вредит их здоровью. А в старости, я знаю, нужна более разнообразная пища.
Читать дальше