Олег Давыдов - Побег. Роман в шести частях

Но Марина Стефанна с майором уже незаметно исчезли, скрывшись в соседней комнате.

Впоследствии я убедился, что в натуре все это выглядит не так уж и дико, но в устах узколобой богини…

– И это вы называете жить с ним? – спросил я саркастично. Непонятно, что в этом такого сногсшибательно-ужасного для Марины Стефанны? чем так уж она здесь поражена? – Вы ведь не один раз с ним таким образом «жили»?

– Не один, но дело не в том – я ведь пошла на это, надеясь… а он все никак. И вот как раз в тот вечер, когда вы у меня побывали, мне звонят – назначено собрание. Я не могла не пойти. Когда началось причащение, мы с ним ушли в другую комнату, одни… и сели на диван… Ой, я не могу! Ну, в двух словах: я не выдержала… я его взяла за… вы понимаете?.. – первый раз!.. ведь что-то мне надо было сделать!?! – я была в таком состоянии… это мучительно! – вы понимаете? – и… как рассказать!?. Я его взяла, а он вдруг встал…

– Ну и прекрасно!

– Да, Ковалев же, господи!

– Ну?

– Ну, встал и пошел… а я осталась… вам этого не понять…

– Нет, я вас прекрасно понимаю, почему же не понять? – такое разочарование. Вы ведь в тот вечер тоже меня оставили с носом, – сказал я, злорадствуя.

– Да нет!.. – не перебивайте меня, вы ничего не поняли. Он ушел, а у меня осталось – понимаете? Вы понимаете, что я испытала? Он, слова не говоря, вышел, а я держу в руке! Вы понимаете – что?!.

– Что?.. Неужто? И что же вы с ним делали?

– Как что? – я упала в обморок.

– Ну и правильно. А он?

– Смеетесь, а я очнулась только здесь…

– А где же этот?

– Кто?

– Ну то, что вы боитесь назвать своим именем.

– Не знаю – может, в молитвенном доме?

– Так поезжайте скорей!

– Хам, – сказала она обиженно, поправила простыню и вышла.

И бог с ней.

Припомним, читатель: частота многоразличнейших сношений с самыми разнообразными телами доходила у меня к концу первой части настоящей истории чуть ли не до четырех единиц на главу, что, согласитесь сами, почти уже и не допустимо в благопристойном сочинении. И вот получилось, что мучимый этим четырехбальным трахом я утратил свое тело. Потом приходил в себя.

У меня, проснувшегося, была первая мысль о Лике, и, как только захлопнулась дверь за безутешной богиней, я заспешил к телефону. Я назначил свидание Лике у памятника Пушкину и вскоре уже садился в троллейбус на Трубной, чтобы встретиться с ней.

И вот тут, в троллейбусе, я впервые увидел Софью. Она стояла у заднего окна, сосредоточенно глядя в сторону Рождественского монастыря. На ней было свободное, белое, легкое платье, перехваченное высоко на талии черным ремешком, и черные волосы вились на затылке упругими змейками.

Секрет моего успеха у женщин в том, что я их не люблю. То есть, не то! – я их очень люблю (всех вообще и каждую в отдельности) за одно уже только то, что они женщины! Неверно я выразился, что секрет успеха в том, что я их не люблю, – секрет в моих (да простится мне откровенность) непревзойденных свойствах, в непреодолимой моей привлекательности, в обаянии.

Но дело в том, что я – это страшная тайна! – что я (хотя в этом нет ничего позорного), – что я (я наконец выговорю это), – что я (это должно льстить им!), – что я – что я говорю?! – что я боюсь, панически, просто дико боюсь тех, в кого влюбляюсь. Обычно я спокойно подхожу к женщине: несколько ничего не значащих фраз, улыбка, кивок, небрежный жест – все! Все это – антураж, декорация, на фоне которой всегда разыгрывается одна и та же драма: женщина до беспамятства влюбляется в меня. Дальше я предоставляю ей действовать самой, и, рано или поздно, мы окажемся наедине.

Но если я испытываю страх, это – симптом: я сам влюбился. И тогда я смотрю на женщину издалека, – смотрю, прислушиваясь к сладкому изныванию своего простреленного сердца. И я безучастно наблюдаю, как воды души моей выходят из берегов и, сметая все на своем пути, мчатся по населенной равнине туда, вдаль, к морю. Черт его знает, чего я боюсь! Может быть, слияния с морем, растворения в нем без остатка, а может быть, наоборот, я боюсь причинить боль любимой – ведь я разнежен и размягчен и часами готов издали любоваться ею – лишь бы только не подходить близко, ибо это страшно мне. Странная это вещь – любовь; редкая вещь, драгоценная – старинная вещь!

И вот обычно, поскольку я стараюсь не попадаться на глаза своей возлюбленной, она так ничего и не узнает о моем чувстве. И моя любовь кончается ничем. Она ничем не кончается. Она не кончается. То есть я, конечно, спокойно подхожу к женщине (какой-нибудь другой) – несколько ничего не значащих фраз, улыбка, кивок и так далее… Но та, которая поразила меня, – она уходит, – уходит, не оглядываясь, и остается камнем на сердце…