Георгий Чулков - Сережа Нестроев

— Куда же теперь? Направо или налево? — обернулся извозчик к Сереже.

Приехали в Каретный ряд. Белая туча вихрем неслась по улице. На минуту разорвалась завеса, и Сережа увидел огромный дом Маслобоевых.

— Нет, не сюда, а за угол, за угол, — закричал Сережа, чувствуя, что снежный ветер сечет его по лицу больно.

Сережа не сообразил, что сейчас поздно посещать своих знакомых. Был первый час ночи.

Долго ему не отпирали дверь. Три раза принимался Сережа звонить, недоумевая и сердясь. «Ему надо увидеть Валентину Матвеевну». Почему надо? «Потому что ей все можно сказать. С нею не стыдно». А потом что? «А потом — в тартарары».

Отперли дверь. Изумленная горничная никак не могла понять, зачем пришел мальчик.

— Мне надо увидеть Валентину Матвеевну.

— Барыня у себя в комнате. Они легли.

— Как же быть? — сказал Сережа, пьянея. — Мне надо… Я Сережа Нестроев… Скажите, пожалуйста, что Сережа Нестроев пришел.

— Подождите тут, — пробормотала горничная, сердито замыкая дверь цепочкою.

Сережа топтался на площадке, ожидая ответа.

Что-то медлила горничная. Наконец, Сережу впустили. Горничная все еще гневалась. Но Сереже было все равно. Сегодня в сердце вино, а завтра конец всему.

— Пожалуйте…

Горничная оставила Сережу одного в гостиной. Что он скажет Валентине Матвеевне? Он сам не знает, что он ей скажет? Но не все ли равно, когда завтра «конец»? В гостиной горела одна лампа на столе. В следующей комнате было темно, а в третьей на пороге было светло. Приотворилась дверь, и показалась Валентина Матвеевна со свечкою в руке.

— Иди сюда, Сережа. Почему так поздно пришел?

Сережа, ступая неверно, прошел через темную комнату и стал на пороге.

— Что же ты стал, Сережа? Входи. Вот чудной. Пришел так поздно и молчит.

— Разве поздно. Простите меня. Я в последний раз.

— Да что с тобой? — улыбнулась Валентина Матвеевна. — Ты какой-то странный сегодня. Пойди сюда.

Она взяла его за плечо.

— Дай я на тебя посмотрю, — и она подняла свечу.

— Господи, да ты болен, должно быть.

— Я здоров совсем, — криво усмехнулся Сережа. — Только я в последний раз. Я думал, что вы не станете сердиться, если я к вам приду. Мне захотелось очень.

— Иди, иди, я не сержусь. Вот садись сюда, — она показала ему на диван. — Да что с тобой? Я не пойму…

— Метель какая, — сказал Сережа тихо. — Ничего не видно, снег только…

Валентина Матвеевна поставила свечу на стол и села в кресло напротив Сережи. Она, в самом деле, кажется, лежала в постели. На ней было наброшено какое-то легкое темное платье, на ногах были ночные туфельки, прическа была в беспорядке.

— Я к вам пришел, — сказал Сережа, помолчав, — потому что мне с вами не стыдно. Я вам могу сказать, что я решил.

— Что решил?

— Я жить не хочу. Я решил, что не буду жить.

— Почему?

— У меня в сердце пусто. Я не могу любить. И меня любить нельзя. А так жить как же?

— Почему тебя любить нельзя?

— Такого нельзя любить, — сказал Сережа уверенно. — Я все о себе думаю и ни до кого мне дела нет. Значит, я всем чужой?

— И я тебе чужая?

— Не знаю. Вы необыкновенная. С вами легко мне. А туда я не пойду, — показал Сережа в окно.

— Что? Куда?

— В тот дом, напротив. Там Верочка.

— Какая Верочка? — совсем серьезно допрашивала Сережу Валентина Матвеевна.

— Я думал, что вы знаете, что я рассказал вам про нее. У нее глаза синие. Ее замучат. Барон или Балябьев — кто-нибудь. Она меня презирает, потому что я не взрослый. Меня и надо презирать. Я никому не могу помочь. А ее замучат непременно.

— Я не знаю твоей Верочки. Но если она тебя презирает за юность, значит, она сильнее тебя. Напрасно ты за нее боишься так. А себя ты все-таки не убивай пока.

Валентина Матвеевна встала и прошлась по комнате.

Сереже вдруг стало страшно. Она поймет сейчас, что он пьяный. Надо уйти, скорее уйти…

Он поднялся.

— Прощайте. Простите, — пробормотал он.

— Нет, подожди, — проговорила она едва слышно и затворила дверь.

Она стояла теперь, прислонившись спиною к двери, и улыбалась тихо, как во сне. Стройная и тонкая, в мягком своем узком платье, она похожа была сейчас на девочку-подростка.

— Так ты говоришь: тебя любить нельзя?

— Да.

— Я тебя люблю.

Сережа потупился, не смея взглянуть ей в глаза.

— Я тебя люблю, — повторила Валентина Матвеевна и положила руки на Сережины плечи.

Сереже казалось, что кто-то окутал ему голову чем-то жарким и душным — дышать нечем. И сердце так стучит, что кажется, вот скоро смерть.