Георгий Чулков - Сережа Нестроев

— А вдруг вы сказали неправду? А вдруг вы смеетесь надо мной? — прошептала Верочка, задыхаясь, и глаза ее гневно засверкали.

— Ах, какая вы недоверчивая! — невесело улыбнулся Иннокентий Матвеевич.

— А барон? Ведь Тамара сказала, что она и у барона брала деньги…

— О бароне я ничего не знаю, — сухо сказал Балябьев, у которого с бароном были какие-то особые счеты.

— О! О! — застонала Верочка, закрывая лицо руками. — Стыд! Какой стыд! Боже мой!

В это время появился лакей.

— Вас, барин, спрашивают. Молодой человек какой-то… Прикажете принять? — спросил лакей, не без любопытства взглянув на странную девочку.

— Попросите в гостиную… Вы меня извините, Верочка. Я сейчас вернусь, — сказал Балябьев, обрадованный, что представился случай оставить девочку одну и самому сообразить, как распутать эту «неприятную историю».

Но в гостиной его ожидала новая неприятность. Там стоял взволнованный и бледный Сережа Нестроев. Он целый час бродил около порога балябьевской квартиры и, наконец, решился позвонить и узнать, что там творится, и не нужен ли он Верочке. Должно быть, вид у Сережи был не совсем обыкновенный, потому что Балябьев, увидев мальчика, попятился назад в крайнем недоумении. Однако, он тотчас же овладел собою.

— Чем могу служить, молодой человек? — сказал он нерешительно. — Мы с вами, кажется, встречались у Тамары Борисовны Успенской?

— Верочка у вас?

— Вы почему, собственно? Я хочу спросить… Вам поручил кто-нибудь? — смутился Балябьев, совершенно не подготовленный к подобным объяснениям.

— Никто. Я сам. Верочка у вас?

— Извините, молодой человек, но я не понимаю, почему именно вы у меня об этом спрашиваете?

— Я знаю, что у вас. Где она? Что вы с нею сделали? — совсем задохнулся Сережа.

— Барышне Успенской я ничего худого не сделал, — сказал строго Балябьев. — Зачем она ко мне пришла, я и сам, по правде сказать, не понимаю…

— Он не знает, зачем я к нему пришла! — всплеснула руками Верочка, которая, узнав Сережин голос, распахнула дверь кабинета и стояла на пороге такая же бледная и взволнованная, как Сережа. — Он не знает! А разве я целый час не твержу вам все об одном и том же, лицемерный вы человек!

Балябьев развел руками и совершенно смутился.

— А вы зачем здесь? — обратилась вдруг Верочка к Сереже. — Вы зачем? Я, глупая, поверила в вашу дружбу. Беспокоилась о вас, томилась и ждала. А вы скрылись, убежали от меня. А вот теперь, когда я на все рукою махнула, вы опять пришли. Что вам надо? Вы признались, что вы такой же, как Балябьев. Так уж лучше он, чем вы. Вы еще мальчишка, а он взрослый, по крайней мере. Он опытнее вас. Он меня научит, как себя продать. Если Тамарочку покупают, и я не хочу быть чистой. Балябьев! Продайте меня кому-нибудь.

— Тише! Ради Бога, тише! — испугался ужасно Балябьев — лакей мог слышать «невозможные» восклицания Верочки. — А вы, молодой человек, — замахал он руками Сереже, — ступайте домой, право. Вы видите, что Верочка больна, совсем больна. Это нервный припадок. Я сейчас отвезу Верочку к Тамаре Борисовне и все улажу, все устрою. Недоразумение объяснится. Это очень грустное недоразумение, но его можно уладить.

— Верочка! — бросился к ней Сережа, ловя ее руку. — Не надо! Не надо говорить такие слова!.. Не надо отчаиваться…

— Уйдите! — топнула ногой Верочка в каком-то странном высокомерии. — Прогоните его, Балябьев!

Сережа понял, что ему, в самом деле, нечего сейчас делать в балябьевской квартире, и он стремительно вышел из пышной гостиной, которая казалась ему мерзкой и грязной, как и сам холеный Иннокентий Матвеевич.

Едва только Сережа ушел, Верочка залилась слезами и закричала прямо в лицо Балябьеву:

— Как вы смели его прогнать? Он единственный друг мой… Он… Он…

— Я пошлю слугу его догнать, — заторопился Иннокентий Матвеевич.

— Не надо! — вскрикнула Верочка. — Значит, судьба моя такая. И ему лучше подальше от меня быть… А вы? Что же вы медлите в самом деле? Одевайтесь скорее! Поедем…

— Зачем? Куда?

— Вам лучше знать. Куда вы сестру мою возили? Куда?

При всем чрезвычайном самообладании своем Балябьев потерял голову. Верочка была больна. У нее был явный припадок истерики, грозивший принять неожиданные размеры и окончиться Бог знает чем…

— Верочка! — сказал он, наконец, холодно и спокойно, чувствуя, что теперь уж не уронит своего достоинства. — Я вам сказал, что не было ничего дурного в моем отношении к вашей сестре, а вы…

— Дайте мне адрес барона, — перебила его Верочка, у которой, очевидно, явились какие-то новые сумасбродные мысли.