Георгий Чулков - Сережа Нестроев

Однажды, проходя в сумерках по Пречистенскому бульвару, Сережа заметил на боковой дорожке Ниночку и Nicolas. Они стояли друг против друга, совсем близко; он наклонялся к ее лицу и шептал что-то, пожимая руку. У Сережи сердце упало. Ему хотелось броситься и схватить за горло этого юнца, который развращает его сестру. Так ему казалось. Но он не сделал этого.

Когда Ниночка простилась с Nicolas и пошла одна, Сережа догнал ее.

— Ниночка!

— Ах, это ты!

— Да… Ты куда ходила?

— Я была у Сони Роняевой. У нашей гимназистки. Ты ее знаешь?

— Нет.

Они помолчали.

— Я сейчас видел, как ты разговаривала с Кубенком.

— Подсматривал, значит.

— Ниночка, не надо так говорить. Я не враг тебе.

— Зачем ты следишь за мною, как шпион?

— Ниночка! Я не знал, что встречу тебя здесь. Ты сама понимаешь. Я только хочу предупредить тебя в последний раз.

— Что такое? Я все знаю. Не учи меня, пожалуйста.

— Я не учить хочу. Я только хочу поделиться с тобою моими мыслями. Я не могу учить. Я хуже тебя в тысячу раз, но я знаю это, а ты не хочешь сознаться в том, что ты на ложном пути.

— Глупости все.

— Ниночка! Ты в Бога веришь?

— Это еще к чему? Священник какой нашелся!

— Ты напрасно смеешься. Я тебя серьезно спрашиваю: веришь ты в Бога или нет?

— Я сама не знаю. Я о Боге не думаю.

— Значит, Ниночка, ты и о жизни не думаешь. Если в жизни смысл есть, значит, и Бог есть. Нет смысла и Бога нет.

Сережа говорил это в странном волнении. Ниночка даже перестала насмешливо улыбаться и с удивлением искоса посматривала на брата.

— Но я верю, Ниночка, что в жизни есть смысл. И в любви тоже есть смысл. Побереги себя, Ниночка. Пройдут года, и ты полюбишь кого-нибудь по-настоящему. Ты припомнишь тогда мои слова. Тебе захочется быть чистой. Ты тогда с отвращением будешь вспоминать этого Nicolas.

— Не смей так говорить о Nicolas. Ты не знаешь его.

— Нет, знаю, Ниночка. Он при всех рассказывает о своих подвигах. Он грязный.

— Он мне сам все рассказывал. Он теперь любит меня одну и никого больше не любит.

— Он обманывает тебя, Ниночка.

Но Ниночка тряхнула своими кудряшками и уже смотрела на брата враждебно и подозрительно.

— Пойди пожалуйся мамаше.

Сережа ничего не ответил и, круто повернув, зашагал прочь от сестры. Стемнело. На бульваре зажгли фонари. Под ногами шуршали опадающие листья.

«Лихорадка у меня, что ли?» — подумал Сережа. Лицо его горело, и он чувствовал, как сердце неровно бьется.

Он сел на скамейку.

— А может быть, в самом деле в жизни нет смысла. А может быть, все эти Nicolas лучше, чем он, Сережа. Наверное так. Nicolas с наездницами заводит знакомство, но у него, может быть, никогда не бывает этих темных мыслей, этих ужасных желаний, неутоленных и жгучих.

— Что это вы какой печальный? — прозвучал около Сережи чей-то голос — не то участливый, не то насмешливый.

Рядом сидела женщина. Лица нельзя было разглядеть. Падала на лицо темная тень от большой шляпы.

— Я так. Я ничего, — пробормотал Сережа.

Он догадался, что это проститутка. Первый раз в жизни с ним заговорила такая женщина. Надо было встать и уйти, но какое-то любопытство заставило его остаться на месте. Он только чуть подвинулся в сторону и старался не смотреть на соседку.

— Может быть, мне уйти? Я вам мешаю? У вас тут, молодой человек, может быть, свиданье назначено с возлюбленной? — спросила опять женщина, чуть усмехаясь.

— Нет, что вы! Я свидания не назначал… У меня нет возлюбленной…

И потом, помолчав, Сережа неожиданно для себя прибавил тихо:

— И никогда не будет у меня возлюбленной. Никогда.

— Что так? Монахом будете?

— Нет, не монахом… Я и монахом быть не могу.

— Почему?

— Никому я не нужен: ни Богу, ни людям.

— Вот вы какой… Значит, как мы вот… Бульварные…

— Нет, я гораздо хуже вас. Я урод. Я душу свою погубил.

— Ах, — вдруг совсем строго и взволнованно, заговорила женщина, — зачем вы так говорите! Грешно отчаиваться. Я уж вот какая, а пойду в церковь, стану на колени, плачу, думаю, хуже меня и никого нет, а все-таки простит меня Бог. Люди не простят, а Бог простит.

Она быстро встала и чуть кивнула головой мальчику:

— Прощайте. Вон городовой идет. Не позволяют нам здесь.

Так и не увидел Сережа лица этой женщины. Ему хотелось пойти за нею и расспросить ее о чем-то, но она уже пропала в темноте. Сережа пошел домой. Он знал, что Ниночка давно дома, но почему-то все вглядывался в лица проходящих подростков, которые можно было увидеть на миг при свете фонаря, и все думал, не Ниночка ли это.