Пётр Гнедич - Деньги

Он опять поклонился. Хотел ещё что-то сказать, но запнулся и ничего не сказал.

— Когда же мы едем? — спросила она.

Он вытащил из кармана панталон чёрные часы.

— Через одиннадцать минут, — проговорил он. — За вашими вещами уж пришли… извините — ждут.

Он потупился, искоса глянул в зеркало, потрогал верхнюю губу, как бы желая удостовериться, растут ли у него усы, осмелился вдруг прямо глянуть на девушку и спросил:

— Вы переодеваться будете?

— Зачем? Я в этом поеду.

Он мучительно замолчал, потирая большие красные руки с обкусанными ногтями.

— В таком случае, — сказал он, — быть может, вы… наденете сейчас шляпку? Нам придётся идти пешком. Лошади уехали.

— Мы куда же пойдём пешком?

— Извините, на вокзал.

— Мы поедем разве по железной дороге?

Он переконфузился совсем.

— По подземной, — едва выговорил он.

— Как по подземной?

— У нас есть такая… Соединяет Перу с Галатой. Это будет два шага: сейчас за кладбищем.

Пока она надевала шляпку, Костя дожидался её внизу, упорно смотрясь в зеркало. Она очень мало понимала — куда едет: Принкипо против Халки, по подземной дороге, — на Мраморное море; лошадей нет, до вокзала пешком. Но мальчик был, по-видимому, удивительно скромен, и будущая семья её принципалов начинала вырисовываться перед ней в благоприятном свете.

Когда она спустилась вниз, под вуалью, с зонтиком и в перчатках, Костя всё ещё вглядывался в зеркало, то откидывая голову назад, то приближая её к самому стеклу. Виски его были вздуты и пульсировали усиленно, весь он был в нервной ажитации.

— Я готова, — послышалось сзади его.

Он быстро повернулся.

— Ах, простите, такое невежество!

Он сорвал с головы шляпу, опять надел, поклонился два раза в стену, повертел палочкой и сказал:

— Если позволите, то, пожалуйста, пойдёмте.

Они вышли на улицу. Она заметила, что он сразу вышел на середину.

— Mademoiselle! Пожалуйста, здесь идите, — предупредительно сказал он. — По самой середине, здесь очень хорошо.

— А отчего же никто не ходит у вас по бокам? — спросила она.

Он стыдливо потупился.

— Невозможно, mademoiselle! Как же можно идти сбоку.

Ей стало весело, она старалась заглянуть ему в лицо.

— Разве это тайна?

Он вдруг остановился.

— Видите, — сказал он, показав на какое-то окно.

Она посмотрела.

— Вижу, окно.

— А под ним?

— Стена, грязная, с потёками.

Он хихикнул.

— Ну, вот, как же можно идти возле стены?.. Здесь, mademoiselle — ещё Пера, а в Галате и Стамбуле… Там из каждого окна выливают на улицу… всё, что не нужно.

Она не продолжала больше расспросов, и они пошли молча. За решёткой, под тенью задумчивых кипарисов, тихо дремало в утренней прохладе небольшое кладбище. Две турчанки в белых покрывалах сидели склонившись у мраморных тумбочек. Покрывала золотились на солнце; внизу на них лежала лиловая сеть листвы. Тотти с любопытством взглянула в сад. Её спутник опять хихикнул.

— Жёны, — сказал он.

— Чьи жёны?

— Турецкие.

Сын очень напоминал отца и лицом, и манерами, только не хохотал громко, считая для этого себя слишком молодым, а смеялся так тихо, точно у него на лице была подушка. Ноги у него были длинные, шея длинная, но в будущем можно было ожидать такой же толщины, как у его отца.

— Вы, mademoiselle, туннеля не боитесь? — спросил он.

— Не знаю, — сказала она.

— Там огонь горит.

— Какой огонь?

— Лампы, чтоб темно не было. Там не страшно. Много народу. Я люблю в туннеле ездить. Так скоро. Сядешь, — и сейчас у Нового моста.

Он заплатил несколько грошей за вход, и они поместились на скамейке вагона. Он осторожно отодвинул свою ногу, чтоб не коснуться её платья, и спросил:

— Вам не страшно?

Она сказала, что нет.

— Сёстры не любят здесь ездить, — неожиданно припомнил он.

Вагон загрохотал в темноте. Турок, седой, с втянутыми щеками, сидел против неё, держа в охапке какой-то мешок с чем-то живым, шевелившимся. Ей этот турок, с живым товаром, показался страшнее туннеля. Она хотела спросить у своего спутника, что у него в мешке, но не решалась.

Они опять вышли на яркое солнце. Синие волны Босфора катились перед ними. На Новом мосту было движение, точно была вербная суббота: ехали в каретах, верхами, на ослах, в колясках, — и все под белыми зонтиками, закрываясь ими от палящих солнечных лучей.

— Здесь пристань, здесь, mademoiselle, — сказал Костя, и они спустились с моста вниз, к дымящемуся пароходу.

Молодой человек, вероятно, был приучен отцом к точности и аккуратности, потому что они пришли как раз к отходу парохода. Она невольно смотрела на сказочную панораму Стамбула, плывшую мимо неё. Глаза её расширялись, ноздри раздулись. Она смотрела на тёмную зелень садов, на киоски и мавзолеи, на стройные минареты, на мягкие линии плоских куполов. А Костя исподтишка смотрел на неё, изучая её головку и думал: