Бандиты, выродки рода человеческого в офицерских мундирах НКВД всячески принуждали меня подписать сочиненный ими сценарий моей "преступной" деятельности.
Меня вынуждали признаться, что Файмонвилл завербовал меня как человека, мстящего за судьбу брата...
Что я передал ему сведения о морально-политических настроениях работников советской кинематографии... (?!)
Сведения об оборонной промышленности г. Ленинграда и о количестве вырабатываемой ею продукции... (?!)
Сведения о строительстве г. Комсомольска-на-Амуре. (?!)
Даже комментировать эту очевидную чушь не хочется, противно.
Кому и зачем понадобилось из меня - человека, только вступающего в жизнь, полного сил, энергии, желания работать, приносить обществу пользу,делать преступника?
Рассказываю вкратце, как проходило следствие.
На одном из первых допросов, когда я несколько суток стоял на "конвейере", начальник Отделения КРО спросил меня, почему я упрямлюсь и не подписываю показаний?
Я ответил: "Написанные мною и подписанные мною показания вас не устраивают,- вы их порвали. Показаний же, сочиненных следствием, я не подпишу. Это ложь! Совесть и достоинство не позволяют подписывать ложь". На это он заявил мне: "Слушай меня внимательно. Это я говорю тебе - старший лейтенант Моргуль!.. Ты подпишешь показания не такие, какие есть у тебя, а такие, какие нам нужно. Запомни это. Ты один - нас много!.. Будешь сопротивляться день, два, неделю, месяц - не поможет! Устанет с тобой один следователь, его сменит другой, третий и т. д. Нас много - ты один! Запомни это... Все равно подпишешь, никуда не денешься .. И не таких ломали. Уж как-нибудь ты у меня пять лет на Камчатке отработаешь!" - после чего дал мне пинок под зад и выгнал в камеру
На следующем допросе я спросил: зачем все это? Следователь П. П. Кириленко ответил: "Так надо". Он, вероятно, был человечнее своего начальника, потому что добавил: "Семье контррево-люционера нет места в городе Ленинграде. Надо было не быть дураком и уезжать вместе с родными в высылку, в Казахстан, а не сопротивляться".
Все дальнейшие допросы не отличались оригинальностью. Меня продолжали мучить на длительных допросах без пищи, воды и сна... Я стоял... На мне демонстрировали всякие моральные и физические методы воздействия и запугивания, ничего общего не имеющие с моим юношеским представлением о ведении следствия в советских тюрьмах.
В конце концов сломили, конечно, мою волю, и, отчаявшись во всем, на одном из тяжелых допросов я подписал ложный, сочиненный следствием сценарий моих "преступлений".
Что это, малодушие с моей стороны? Трусость?.. Нет! Это был момент потрясения, глубочай-шего отчаяния - мне было все равно, лишь бы оставили в покое.
Очень страшно, когда с понятий Справедливость и Человечность впервые вдруг сорвали все красивые одежды... Мне было только 22 года. Я боялся не физических увечий, нет,- может быть, я и вытерпел бы их - я боялся сумасшествия. Любое сопротивление бессмысленно перед жестокостью! Знать бы, во имя чего ты принимаешь муки - было бы легче!
Нелегко перечислять прелести ежовских допросов, добавлю только, что при следующем вызове к следователю я потребовал зафиксировать мой категорический отказ от подписи под протоколом, полученной насильственными методами принуждения. Мне отказали. В камере я потребовал бумагу для заявления. Мне отказали. Бумагу требовали многие. Мы объявили голодов-ку бесполезно. Никто ее даже не зафиксировал. Нам рассмеялись в лицо и пригрозили в случае упорства тюремным карцером.
Лишь в тюрьме "Кресты", куда я был переведен на "консервацию", с трудом удалось получить бумагу для заявлений.
В какие только адреса я не жаловался! Писал на имя начальника тюрьмы, прокурору по надзору, Верховному прокурору, Калинину, Сталину бесполезно!.. Все мои протесты и жалобы попадали куда угодно, только не в дело. Свидетельством тому следующий случай: осенью тридцать восьмого, когда наконец посадили Ежова, новое руководство НКВД, утверждая себя, сделало попытку или видимость пересмотра некоторых следственных дел.
Меня вызвал новый следователь и... потребовал подтвердить ложный протокол (!!!). Я отказался, в свою очередь потребовав оформить мой отказ протоколом.
В этот момент в кабинет вошли несколько человек комиссии во главе с человеком, к которому остальные относились с особым почтением. Пользуясь случаем, я обратился к этому лицу и повто-рил свой протест. Я заявил, что неоднократно писал жалобы в разные инстанции.
Читать дальше