Ксения Букша - Питерские каникулы

- А что ж тебе делать-то, - ехидно сказала бабушка. - Ключики-то у меня.

(Надо вам сказать, что дядина квартира запиралась изнутри тоже ключом; на дверях даже были нарисованы две стрелочки: "откр" и "закр". Правда, направления стрелочек дядя нарочно перепутал, чтобы шпионы не догадались.)

Итак, бессильно скрежеща зубами, я отправился к себе в комнату. Учебник физики, помахивая страницами, бросился мне навстречу, но я уклонился от объятий, прошел к окну, распахнул обе створки и застыл, глядя в розовые кружева дождя.

7

Я не могу назвать себя умным человеком, но одно знаю с рождения: если не хочется ничего делать, то следует действительно не делать ничего. Не надо отговаривать свой организм от безделья: читать книжки, пытаться тем более работать или учиться, строгать палочку, рассеиваться у телевизора, телефона или компьютера. Надо вот именно застыть и раствориться в окружающем мире, так чтобы пустым дуновением вымело из головы все мысли, из сердца все чувства, и, собственно, чтобы тебя некоторое время не было вообще.

Так стоял я очень продолжительное время, а потом в глубине квартиры зазвонил телефон, зашаркали шаги, и послышался бабушкин крупный разговор:

- Занимается он, занимается, говорят! Подойти - не может...

На этом месте я уже выхватил у бабушки телефонную трубку и крикнул:

- ВАС слушают!

- Зачем орать-то так, - сказала бабушка.

- Это Катя, - сказали в трубке.

Я запутался и ответил еще раз, для порядка:

- Вас слушают.

- Какой ты странный, - сказала Катя.

- Не умеешь ты с девушками разговаривать, - сказала бабушка.

Она и не думала уходить, так и стояла подбоченившись.

- Слушай, приходи сегодня...

- Никуда я тебя не пущу! Тебе надо физику...

- Тут проблемы, - сказал я. - Это по какому праву?

- Ни по какому, - обиделась Катя. - Не хочешь, не приходи.

Бабушка сатанински расхохоталась; я хотел ее пнуть, но она увернулась и отскочила.

- Я хочу, хочу! - заревел я, как медведь. - Катя! Приходи ко мне в подъезд! Улица Верейская, дом такой-то! Приходи через час, я тебя ждать буду. - Тут я брякнул трубку и повернулся к бабушке: - Если еще раз ты залезешь в мою личную жизнь своими костлявыми...

- О, о, о, - передразнила бабушка. - Ладно, в подъезд я тебя выпущу. А чтобы ты не сбежал, я тебя стальной леской привяжу, рыболовной. А то знаем мы вас... ходоков.

Ровно через час я стоял на лестнице у полукруглого окошка между вторым и третьим этажом - дальше дядина леска не дотянулась. За окошком дождь дышал светом-радостью мне в лицо; Катины шаги слышались все ближе и ближе, наконец, она сложила зонтик, отряхнулась, вышла на площадку, села на корточки, скукожилась и закурила сигаретку. Личико у нее было мокрое и маленькое.

- Че, как экзамены? - спросила она насмешливо. - Все уже провалил?

- Вот, - ответил я, - завтра первый сдаю.

- Никуда ты не поступишь, - заявила Катя. - Это я тебя не обижаю, а просто чтобы ты, дурачок, времени не тратил.

Я разозлился: вот надо же, пришла и обзывается.

- Знаешь, - огрызнулся я, - уж лучше я потрачу, а там видно будет.

- Дурачок, - повторила Катя.

Она затянулась, двумя руками отлепила от лица мокрые волосы, развела их в стороны, и в полумраке среди мрамора и пыльных перил стало видно, что лицо у нее все дождем зареванное - под глазами серая тушь, а ушки маленькие, как перышки.

- Катя, - сказал я деловым тоном, подходя, - давай поцелуемся. Только не кусайся.

- Я не буду, - уверила Катя испуганно, глядя на меня с корточек.

Так целоваться было неудобно, поэтому я тоже присел к ней. Там, у пола, запахи стали яснее, и сквозь толщу табака я почуял саму Катю, - пахла она молоком, как младенчик.

- Не умею я целоваться-то, - в замешательстве прошептал я.

- Не умеешь, не берись, - фыркнула Катя, отодвигаясь.

Так бы мы и не решились, но тут послышалось отовсюду: чье-то хихиканье, как по команде; и чьи-то шаги сверху и снизу, и дождь пуще и слаще, и голоса все ближе! Я решительно двинул губы ближе к Катиным, Катя раскрыла ротик, и поцелуй удался.

- Правильно, - похвалила Катя. - Способный. Может, и поступишь куда-нибудь.

И тут леска, за которую меня привязала бабушка, натянулась, дернулась, да так, что я хряпнулся лицом на мрамор и поехал вверх, как Винни-Пух, считая ступеньки головой.

- Прощай! - замахал я руками.

Остолбеневшая Катя долго стояла на площадке, вытаращив глаза, и смотрела мне вслед, держа личико высоко, как на блюдечке.

Бабушка стояла в дверях квартиры и сматывала удочку.

- Свидание окончено, - объявила она сварливо.