При этом Дэвид в восторге от своей мамы – ему она точно видится совершенством, к тому же тот уверен, что только её молитвами и может попасть на Небеса, сколько бы не нагрешил. Потому шалости и даются ему так легко. По-видимому, мама строго отчитала его за это, так как Дэвид как-то признался мне, что она не так уж хороша, как ему кажется.
– Я бы не ставил её добродетель под сомнение.
– Правда? Вы считаете её хорошей?
– Может быть, даже лучше, чем тебе думается! – уверил я мальчика.
Сохрани Господи всех матерей, пусть даже с недостатками, потому что когда мать обнажает душу перед своим ребёнком, не скрывает ничего. Такой страшный час приближается обычно каждый день после шести-семи вечера, когда все дети готовятся ко сну. Когда дети ложатся позднее, им уже неведомо подобное мистическое таинство. Едва дитя, укрывшись одеяльцем в своей кроватке, таинственно взглянет на мать, та сразу заметит плоды пережитого накануне дня, и её уже не спасёт ничто суетное в минувший день – в законный час для своего ребёнка мать предстаёт перед его судом:
– Я ведь сегодня была хорошей мамой?
И нужна только правда, от которой никуда не деться, и голоса матери и ребёнка как будто сливаются, и беседа в полусне становится таинством:
– Ты была немножко неправа тогда с яблоком…
А мать, сложив руки, эхом:
– Да, сынок, мне показалось… – но она не смеет себя оправдывать.
– А ещё, ты мне сначала разрешила гулять до шести, а потом ругала, что я опоздал, а я даже вернулся раньше…
– Нет, этого делать не стоило…
– Но я же вернулся раньше! Или ты меня обманула?
– Прости, малыш, больше обманывать не буду.
– Да, пожалуйста, мама, больше не надо!
– Но в остальном, я была хорошей мамой, сынок?
Можно ли себе представить сына, который на этот вопрос не ответит положительно?
Это достойно настоящей исповеди. Серьёзное дело – договор с человеком при его появлении на свет. Даже матерей, убегающих вечерами от детских кроваток, от суда не спасти. Зачем же столько матерей думают лишь о себе по вечерам? Нет-нет, Мэри, я не о Вас! Я знаю, что выходя вечерами из комнаты Дэвида, Вы сияете, и Ваш взгляд полон радости и уверенности, что Господь, которому молятся все маленькие мальчики, такой же добрый, как их мама.
Надо отметить, что Дэвид очень верит в молитву. Однажды он подрался с юным христианином, который вызвав его на дуэль, и сначала помолился о даровании проигрыша противнику. Дэвиду такое поведение показалось чересчур недостойным.
– Значит, Мэри скоро двадцать шесть? Твоя мама стареет, да, Дэвид? Передай, что я приду поцеловать её, когда её исполнится пятьдесят два.
Кажется, даже привычные улицы с утра сильно изменились, а книжный магазин на углу почему-то стал рыбным. Я пытался привлечь внимание Дэвида ко всему, что нас окружало.
– А что, и я теперь буду уменьшаться? – вдруг встревожился Дэвид, – И могу уменьшиться совсем? – он не решался сказать: «Исчезну», но всё же опасался этого и крепче сжал своей ручонкой мою ладонь. И я спрятал эту ручонку в свой карман.
Мы вошли в клуб, и каким же маленьким казался там Дэвид!
Вот теперь и представьте себе, что Дэвид уменьшился так, что его со мной нет, и перенеситесь только со мной на шесть лет назад, когда я ровно в два часа дня вошёл в курительный зал своего клуба.
Позвонив в колокольчик, я заказал себе кофе, вишнёвый ликёр и сигареты и уселся на любимое место у окна. И тут замечаю в окне милую барышню, легко переходящую улицу, вышедшую будто по моему звонку. Едва я стал осторожно наливать себе в чашку кофе, придерживая крышку кофейника, барышня подошла к почтовому ящику, а пока выбирал себе нужный кусок сахару, барышня успела раз шесть взглянуть на своё письмо. Пока я закуривал сигарету с помощью официанта Вильяма, она снова перечитала адрес на письме. И только лишь когда я облокотился на спинку кресла, она опустила письмо в почтовый ящик. Потягивая вишнёвый ликёр, я наблюдал, как она следит, забрал ли почтальон её письмо. Расстроенный я бросил холодное приветствие одному из членов клуба, который вошёл как раз тогда, когда барышню стали тянуть от почтового ящика двое её малолетних подопечных. Обернувшись к окну снова, я её уже не видел. Но завтра в два часа мне суждено снова её узреть.
Кажется, она и ранее частенько проходила мимо моего любимого окна, прежде, чем я её заметил, наверное, жила неподалёку, раз приводила сюда своих воспитанников – резвых мальчишку и девчонку – чаще всего можно их было видеть с обручами в руках – барышня водила их в Сент-Джеймс парк. И, судя по её измождённому бледному лицу можно было предположить, что хозяйка перегружала барышню работой. А прочей прислуге, видимо, не по душе был её вид истинной леди.
Читать дальше