Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 1 - Повести

Я сделал все, чтобы Овидий не ушел в этот вечер. Наступала тридцатая ночь нашей коммуны, тридцатая ночь поколения. Еще раз мы лежали на кроватях все вместе и пускали папиросный дым. Овидий братски разделил полученный подарок. Но все мои уговоры не привели ни к чему. Он вытащил свои чемоданы, выбрал лучшую сорочку, повязал изысканный синий галстук и надел серый пиджачный костюм. Очевидно, Жан-Суа устраивает виноградный бал. И Поджигатель, как всегда, заботливо оглядел вероломного друга и посоветовал ему надеть калоши: он сам в дождливые дни морщился от распухающих суставов. Овидий крепко пожал мою руку, я вышел проводить его на крыльцо.

Ветер раздувал желтое вечернее пламя.

– Я вас очень прошу, – сказал я еще раз Лирику, – оставайтесь сегодня с нами… Я уезжаю на-днях. Хотелось бы поговорить… Кроме того, посмотрите, какая погода.

– Пустяки! – засмеялся он в ответ. – Я вас очень люблю, но думаю, что вы никуда не уедете – во-первых. Во-вторых – мне нужно видеть Жан-Суа. Мы караулим сегодня в последний раз.

– Как хотите, но я все-таки вас очень прошу…

– Нет, нет!

Он схватил меня за плечи, обнял. От его свежевыбритых щек пахло одеколоном.

– До свиданья! – сказал он. – Помните, как у Тютчева:

Он читал свободно и звучно, вдыхая стихи, как воздух, глаза его блестели.

– Вот стихи! – восклицал он. – Это поэт! А дальше, дальше…

Он схватился за голову, быстро сбежал с лестницы.

– До свиданья! – кричал он на ходу. – Все это ерунда, а вот у меня опять зарезали книгу…

Он крикнул что-то еще и возбужденно легко побежал по дорожке. Ветер трепал его пушистую голову, ровно подстриженную кружком над гордой юношеской шеей.

Когда я вернулся в комнату, Поджигатель добродушно беседовал с Винсеком и советовал ему поступить на технические курсы. Секретарь угрюмо молчал и глядел исподлобья. Завтра в двенадцать часов он уезжает и прощается с нами – быть может, навсегда. Я собрал бумаги и книги, надел старую охотничью куртку.

– Вы что, уходите? – спросил меня Поджигатель. – Я было хотел поговорить с вами по душам…

Он смотрел, ласково улыбаясь, совсем как в старое время. Его клетчатые портянки лежали в неприкосновенности на полу. Маленькое тщедушное тело, завернутое по пояс в суконное одеяло, выглядело трогательным.

– Я хотел было отправиться к морю… Но я с удовольствием останусь.

Мне, собственно, давно хотелось рассказать ему кое-какие вещи.

– Нет, нет! – сказал он приветливо. – Идите. Это мы еще успеем. Я просто прихворнул и немного раскис. А сейчас мы побеседуем с товарищем…

Он решительно просил меня посмотреть шторм на море.

Давно стоял свежий росистый вечер. Тучи снова наползали на горы. На клумбах у старого цементного фонтана, разбитые и ошеломленные водой, шевелились, поднимая стебли, заглохшие летние цветы. Табак уже отцвел. Под сырой зеленой скамейкой светлой тенью белела сухая полоса песку. Уже не осталось совсем летних дождевых запахов. Я сидел под нашим окном, смутные звуки голоса Поджигателя доносило сверху. Дым папиросы мешался с ветром, шипели деревья, сквозь листву мерцала серая рябь тусклой озерной воды. Дом словно вымер. За окнами, закрытыми наглухо, тьма чернела водяными потемками, лишь одно окно нашей коммуны звучало распахнутой жизнью… Я как будто ослышался. Шипели деревья, возникали и смолкали голоса, в налетающих порывах упругого беспокойного шума мне почудились глухие рыдающие всхлипыванья… Не может быть! Ветер расплескивал шум, звуки набегали и откатывались движеньем прибоя, на их гребешках отчетливо нырял и покачивался голос Поджигателя. Кто-то глухо рыдал – так, как рыдают мужчины, с редким, почти собачьим лаем, не отирая слез и не закрывая лица…

Да, да, это – Винсек.

Я вскочил, бросился к лестнице… Наверху захлопнулось со звоном окно, и все смолкло. У двери с натеками водяных полос, сбегавших свежей малярной краской, на меня налетели голоса, шум, мгновенный распах лестницы. Сестра художника едва не сшибла меня с ног. Живописец, в пальто и кепке, ловил ее за плечи, что-то громко и возбужденно говорил и так и остался передо мной со сведенным, полуоткрытым ртом, собранным в морщины старческого бритого детства.