Николай Карпов - Заклинатель змей [Рассказы. Стихотворения]

В 1907 г. Карпов приехал в Санкт-Петербург, где поступил на Высшие сельскохозяйственные курсы, но вскоре решил посвятить себя литературе и в 1910 г. бросил учебу.

В 1910-х гг. Карпов много публиковался в столичной периодике. Его рассказы и стихи часто появлялись на страницах «тонких» иллюстрированных журналов — Всемирная панорама, Аргус, Пробуждение, Синий журнал, Журнал-копейка, Война, Русская иллюстрация и пр. Добрался Карпов и до Нивы, Нового слова И. Ясинского и даже утонченного Аполлона (где его стихотворение появилось рядом со стихами К. Бальмонта, О. Мандельштама и М. Зенкевича).

Многие стихотворения Карпова эти лет обнаруживают тяготение к «таинственному» (им был задуман неосуществившийся сборник с красноречивым названием Перстень смерти ), рассказы — к фантастическо-приключенческому жанру. В некоторых заметна явная зависимость от хорошо знакомого Карпову по Петербургу-Петрограду А. С. Грина: экзотический антураж, неожиданные сюжетные коллизии, герои с такими именами, как Амброс, Кепи, Орт и т. д. Напоминают о Грине и короткие военные рассказы — беспардонные патриотические фантазии подобного рода обильно печатал в военные годы и Грин, благо на них имелся спрос. В военных миниатюрах Карпова главное место, как и в будущем романе Лучи смерти, занимает тема фантастического оружия. В рассказе Таинственный аэроплан (1914) повествуется об электрическом летательном аппарате и электроревольверах, в Корабле-призраке (1916) — об электрическом же корабле со специальной «невидимой» покраской; в рассказе Белый генерал (1914) «сверхоружием» выступает призрак генерала Скобелева.

После Февральской революции Карпов вернулся на «малую родину» — работал народным следователем, журналистом, организовывал транспортную милицию, был инспектором РКП — а в 1924 г. перебрался в Москву. В том же году в выпусках 1–3 Библиотечки революционных приключений издательства «Рабочая Москва» (1924) был опубликован его фантастический роман Лучи смерти . Роман оказался настолько популярным, что в 1925 г. вышел двумя изданиями в ЗИФе (общий тираж 15 тыс. экз.).

Роман Карпова, опередивший Гиперболоид инженера Гарина А. Н. Толстого, стал одним из первых в советской фантастике произведений на модную тему «лучей смерти», заявленную в заглавии; нельзя исключать, что он повлиял и на Толстого, и на М. Булгакова (отметим в этом смысле сцены в клинике для душевнобольных).

С другой стороны, если Карпов и был календарным предтечей Толстого, говорить о прямых влияниях следует с чрезвычайной осторожностью, так как речь идет о слишком распространенных мотивах. Тем более нельзя сравнивать писательский дар Толстого и Булгакова со скромным талантом Карпова. Его роман — откровенная агитка в духе «красного Пинкертона»: капиталисты отличаются телесным уродством и не переставая курят сигары, у рабочих непременно «заскорузлые руки» (с точностью до «заскорузлых лап»), молодые женщины, включая пролетарок, обязательно «порхают» и «щебечут», гениальный изобретатель «лучей смерти» профессор Монгомери, который стирает с лица земли население целого рабочего города вместе с собственной дочерью и ее возлюбленным-революционером — гениален, аморален и чудаковат и т. п. Среди этих ходульных описаний останавливает на себе внимание лишь 24-я глава, где «лучи смерти» в конце концов начинают действовать, и портрет Л. Д. Троцкого в обличии вождя восставших американских рабочих: «Небольшая черная бородка оттеняла матовую бледность его впалых щек; черные, глубоко-впавшие глаза горели лихорадочным возбуждением».

Сложно не заметить при этом весьма необычный для фантастики такого рода и эпохи прием, состоящий в полном обмане читательских ожиданий. От подобного романа читатель вправе был ожидать долгой и запутанной борьбы капиталистов и пролетариев за обладание аппаратом «лучей смерти», грандиозных картин всеамериканского восстания трудящихся, панического бегства эксплуататоров, триумфа революции и слияния любовников (профессорской дочки Долли и рабочего Тома Грея) на фоне развевающихся алых знамен. Но никакого революционно-го апофеоза в романе нет и в помине. Долли и Том гибнут, причем «за кадром»; победа революции оборачивается жестокой расправой капиталистов над взбунтовавшимся городом; наконец, свой финальный монолог о пришествии «строителей нового мира» явно тронувшийся умом профессор Монгомери произносит в палате «желтого дома». Спасается лишь ловкий и предприимчивый «сознательный» таксист Бен Смок: его уютная, почти мещанская квартирка, хорошенькая жена и относительно сытное существование противопоставлены в романе пафосу революционной героики и аскетическому быту Грея.