Михаил Булгаков: Война и мир

Официант. Граф Николай Ильич Ростов.

Марья (вытерев слезы). Ска... нет. Проси сюда.

Официант выходит.

Приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости.

Ростов, в штатском платье, входит.

Садитесь, граф. (Пауза.) Здоровье Графини?

Ростов. Благодарствуйте.

Марья. Вы в статском, граф!

Ростов. У меня отвращение к статской службе. Но ехать в армию больше нельзя, после смерти отца мать держится за меня как за последнюю приманку жизни. Придется снять любимый мундир и взять в Москве место по статской части. (Пауза.) Прощайте, княжна.

Марья. Ах, виновата. Вы уже едете, граф? Ну, прощайте.

Ростов. Да, княжна, недавно, кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись. Как мы все казались в несчастье, а я бы дорого дал, чтобы воротить это время... да не воротишь!

Марья. Да, да. Но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь...

Ростов. Я не принимаю ваших похвал. Напротив, я беспрестанно себя упрекаю, но это совсем неинтересный и невеселый разговор. Прощайте, княжна. (Идет к дверям. Потом резко останавливается, поворачивается.)

Пауза.

Марья. Я думала, что вы позволите мне сказать вам это. Мы так сблизились с вами... и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась. Я не знаю почему, вы прежде были другой и...

Ростов. Есть тысячи причин - почему! Благодарю вас, княжна. Иногда тяжело.

Марья. Так вот отчего! Вот отчего! (Шепотом.) Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в вас. Я угадала твердую самоотверженную душу. Да, вы теперь бедны, а я богата... Да, только от этого! Но мне тяжело мое... Я признаюсь вам в этом. Вы из-за этого хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно! У меня так мало было счастья в жизни, что мне тяжела всякая потеря. Извините меня, прощайте! (Заплакав, ушла.)

Ростов (отчаянно). Княжна! Постойте, ради Бога! Княжна!

Марья возвращается.

(Некоторое время молчит, потом с размаху бьет своей шляпой об пол. Простите, простите, у меня гусарская привычка давать волю рукам. (Отчаянно.) Я... Я люблю вас!

Темно

СЦЕНА XXX. ФИНАЛ

Ноябрьский вечер. Мороз. Курган. Костры мушкетерского полка. Лес французских

знамен.

Кутузов (выходит со свитой). Что ты говоришь?

Генерал. Французские знамена, ваша светлость!

Кутузов. А, знамена!.. (Обращается вдаль.) Благодарю всех. Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! (Пауза.) Нагни, нагни ему голову-то!

Опускают французского орла.

Пониже, пониже, так-то вот! Ура, ребята.

За сценой тысячи голосов "Ура-ра-ра!!"

Вот что, братцы! Я знаю, трудно вам, да что же делать. Потерпите, недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они, видите, до чего они дошли. Хуже нищих последних! Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята? (Пауза.) А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, мать их!..

Рев тысячи голосов, хохот. Кутузов со свитой и знаменами уходит. К костру

возвращаются мушкетеры.

Краснорожий. Эй, Макеев, что ж ты запропал? Или тебя волки съели? Неси дров!

Востроносый приподымается, но опять валится. Молодой вносит дрова, раздувает костер. За сценой хоровая песня: "Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да

в мушкетера!.."

Плясун (выходя). Ах, маменька, холодная роса!..

Краснорожий. Эй, подметки отлетят! Экой яд плясать!

Плясун. И то, брат! (Отвертывает ногу.) А ничего не знают по-нашему. Я ему говорю: "Чьей короны?", а он свое лепечет. Чудесный народ.

Молодой. Сказывал мужик-то этот под Можайском, где страженья-то была, их с десяти деревень согнали, двадцать ден возили, не свозили всех мертвых-то. Волков этих что, говорят!

Старый. То страженья была настоящая, только и было чем помянуть, а то все после того... Так, только народу мученье.

Молодой. И то, дядюшка, позавчера набежали мы... Так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон, говорит. Так только пример один. Сказывали, самого Полиона-то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет, возьмет: вот на те, в руках, перекинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.

Фельдфебель I. Эка врать ты здоров, Киселев, посмотрю на тебя.

Молодой. Какое врать, правда истинная.