Владимир Богораз - На растительной пище

Василий Андреич испытующим взором посмотрел на горшок и, закрыв его листком покоробленной жести, подвинул поближе к огню. Ему не на шутку хотелось есть, но голод странным образом всегда повышал его работоспособность, и никогда ему так не работалось как в последние полчаса, когда поспевала его еда.

Он постоял немного в раздумье, потом, оттащив от кровати длинное и толстое бревно, выкатил его на середину избы. Бревно во всю длину было полое, выдолбленное в виде трубы, как колода, из которой поят лошадей. Василий Андреич уселся на бревно верхом и при помощи тяпки и крепкого ножа принялся углублять и выравнивать круглую вырезку. Он точил дерево как червяк, отрывая его щепками и маленькими кусочками, и занятие это было похоже даже не на работу, а на какую-то тихую непонятную игру, -- но стенки колоды становились тоньше и тоньше, а вся колода -- легче и поместительнее.

Наконец, когда деревянные стенки колоды стали звенеть под ударами, и долбить дальше было уже опасно, Василий Андреич схватил колоду за тонкий конец и потащил к выходу. В юрте было тесно, и на смену готовому бревну должно было поступить другое, новое, для того, чтобы тоже быть вырубленным и выстроганным изнутри. Василий Андреич складывал готовые колоды на плоскую крышу сеней юрты, так как амбара у него не было, и он держал свои припасы в деревянном ларе, в глубине холодного угла за камином. Но когда, приподняв широкий конец выдолбленного бревна, он готовился продвинуть его на крышу, сзади неожиданно раздался выстрел. Он вздрогнул, уронил колоду на землю и быстро обернулся.

Большая белая куропатка, беспечно сидевшая на одном из кустов опушки, наклонилась головой вперёд, несколько секунд как будто подумала, потом мягко упала на снег. Ноги её судорожно дёргались, крупная капля крови выступила из клюва.

С левой стороны, из-за грубой изгороди, защищавшей владения одного из местных купцов, показалась плотная фигура с широкой седой бородой и ружьём в руках. Новый пришлец был одет совсем не по сезону, в короткий открытый пиджак и круглую касторовую шапочку, сильно поношенную и пробитую спереди. Он прошёл мимо юрты, подняв убитую птицу, всё ещё трепетавшую в конвульсиях, и, скрутив ей головку, с улыбкой потряс ею в воздухе.

-- Зачем вы её убили, Ястребов? -- с упрёком сказал Василий Андреич.

-- Как зачем? -- переспросил Ястребов. -- Есть буду! Посмотрите, какая жирная!..

И он опять потряс птицей пред лицом собеседника.

Веревцов содрогнулся и отвернул голову, но не сказал ни слова. Длиннобородый Ястребов жил продуктами собственной охоты, главным образом куропатками и зайцами, которые не переводились около Пропадинска всю зиму. В противоположность Веревцову, он питался исключительно мясом, презирая растительную пищу, и даже хлеб целыми месяцами не являлся на его столе.

-- Заходите, Ястребов! -- приветливо пригласил Веревцов, оставив колоду в покое и приготовляясь открыть свою опускную дверь. -- Погреетесь.

-- Мне не холодно! -- возразил Ястребов басом.

Василий Андреич отличался гостеприимством, и, кажется, ничто не доставляло ему такого удовольствия как посещение его жилища приятелями. Он даже завёл у себя приёмы по воскресеньям, два раза в месяц, и к нему сходилось всё небольшое общество, случайно собранное в Пропадинске. Накануне такого дня он весь с головой уходил в приготовления, деятельно мыл и скрёб столы и горшки и приготовлял в камине разные экстренные, иногда совсем неожиданные блюда. Общее мнение считало эти приёмы очень приятными, благодаря радушию хозяина, и гости, наевшись и напившись вволю, приходили в хорошее настроение духа, занимались лёгким разговором и даже пели.

Но в обычные будничные дни, по общему молчаливому соглашению, к Веревцову заходили только за делом. Он был вечно занят, и жаль было отнимать у него время. Но и при каждом случайном посещении он немедленно поднимал гостеприимную суету, принимался топить камин и стряпать, вдобавок серьёзно обижаясь, если гость брался за топор, чтобы наколоть дров. Гостю приходилось сидеть на месте и с вытаращенными глазами ожидать "приёма".

-- Заходите! -- продолжал приглашать Василий Андреич. -- Пообедаем!..

-- Каша, небось!.. -- буркнул Ястребов. -- Слуга покорный!..

-- Хотите, куропаток изжарим? -- насмешливо прибавил он. -- Жирные!..

И он положил руку на связку белых птиц, привязанных к его поясу.

Василий Андреич смущённо заморгал глазами. Ему было трудно сказать: "Нет!" кому бы то ни было, тем более товарищу.